|
А вскоре после этого, потому ли, что он получил свою мзду, или для того чтобы показать, что он всегда рад оказать дружескую услугу, он промолвил: «Eh bien, je suppose, qu'il faut lâcher votre camarade». И он разорвал этот шедевр юмористической литературы, недоконченный proces-verbal. Ах, если б он вместо этого разорвал хороводные песни Аретузы! Многие из тех сочинений, что сгорели в Александрии, многие из тех, что хранятся в сокровищницах Британского музея, я охотно отдал бы за шатильонский proces-verbal! Бедный прыщавый комиссар! Я начинаю жалеть, что у него не было своего Мишле: я замечаю в нем столько благородных гуманных черт, такое фундаментальное тупоумие, такое увлечение своими должностными обязанностями, такой вкус к литературе, такую готовность восхищаться всем, что этого достойно. И если он не восхищался Аретузой, то ведь в этом он был не одинок.
До слуха узника, дрожавшего под общественным одеялом, вдруг донесся шум засовов и цепей. Он вскочил на ноги, готовый приветствовать товарища по несчастью, но вместо того дверь широко распахнулась, наверху в потоке яркого дневного света, показался дружелюбный жандарм и с величественным жестом (вероятно, он изучал драматическое искусство) сказал: «Vous êtes libre!» — «Давно пора!» — подумал Аретуза. Не знаю, провел ли он в заключении хоть полчаса; но по часам в человеческом мозгу (это были единственные часы, которые он носил с собою) он пробыл там в восемь раз дольше. И он с восторгом поднялся по лестнице подземелья и отдался целебной теплоте дневного солнца; и запах земли обдал его такой отрадой, как будто он почуял на себе дыхание коровы; и он снова услышал (и готов был засмеяться от удовольствия) гармонию нежных шумов, которую мы называем гулом жизни. Могут подумать, что на этом кончается мой рассказ, но нет, это был только конец акта, а не падение занавеса. Я не решаюсь входить в подробности того, что произошло перед окнами казармы, потому что тут в дело замешана одна дама. Супруга лица, именуемого maréchal des logis, была красивая женщина, и все-таки Аретуза был рад поскорее удалиться из ее общества. Частичка ее образа, холодного как персик в тот жаркий день, до сих пор таится в его памяти, но еще лучше запомнил он кое-что из ее слов. «Какая у вас хорошая гостиная», — промолвил бедный джентльмен. — «О,— сказала madame la maréchale (des logis), — вы очень много понимаете в хороших гостиных!» — И если б вы видели, каким жестким и презрительным взглядом она смерила стоявшего перед нею бродягу! Едва ли он ненавидел комиссара; но прежде, чем кончился этот разговор, он успел возненавидеть madame la maréchale. Страсть его (по свидетельству одного из очевидцев) изобличалась горящими глазами, бледностью щек и дрожью в голосе; в то время как madame забавлялась над ним, подобно матадору, донимая его колкими словами и уничтожая его леденящим своим взором. Разумеется, приятно было уйти подальше от этой дамы, а еще приятнее — сидеть за превосходным обедом в гостинице. К тому же здесь презренные путешественники завязали знакомство со своим соседом, который только что вернулся с охоты и был достаточно одарен хорошим вкусом, чтобы почерпнуть удовольствие в беседе с ними. По окончании обеда этот господин предложил закрепить новое знакомство в кафе. Кафе было переполнено охотниками, во всеуслышание объяснявшими друг другу и всему миру пустоту своих ягдташей. Около самой середины комнаты сидели Сигаретка и Аретуза со своим новым знакомым; все трое были отменно довольны, потому что путешественники (после только что перенесенного испытания) чувствовали алчную потребность в уважении, а охотник был в восторге, что нашел парочку терпеливых слушателей. Вдруг стеклянная дверь шумно отворилась, на пороге появился maréchal des logis в сверкающей портупее и при аксельбантах, вошел, никому не поклонившись, прошел через всю комнату, бряцая оружием и шпорами, и скрылся через заднюю дверь. |
