Упомяну еще только об одном животном, а именно об одном зоофите (думают, что это Virgularia patagonica — род морского пера)9. Внутри тонкого и прямого мясистого ствола, со всех сторон которого чередующимися рядами сидят полипы, проходит упругая каменистая ось, длина которой колеблется от 8 дюймов до 2 футов. С одного конца ствол усечен, а на другом конце имеется мясистый червеобразный отросток. Можно разглядеть, как каменистая ось, сообщающая прочность стволу, входит у этого конца в мешок, наполненный зернистым веществом. При отливе видны сотни этих зоофитов, точно солома на жнивье, торчащие усеченным концом вверх, выступая на несколько дюймов над поверхностью илистого песка. Если к ним прикоснуться или толкнуть их, они сразу же с силой втягиваются в песок, почти или даже вовсе исчезая в нем. При этом чрезвычайно упругая ось, должно быть, сгибается у нижнего конца, где она и до того слегка искривлена, и, я полагаю, что только благодаря этой упругости зоофит в состоянии снова подниматься из ила. Каждый полип, хотя и тесно соединен со своими собратьями, имеет отдельный рот, тело и щупальца. Таких полипов на крупном экземпляре должно быть много тысяч, и тем не менее мы видим, что все они участвуют в одном общем движении; кроме того, у них есть одна центральная ось, связанная с какой-то скрытой системой циркуляции, а яйца образуются в органе, не связанном с отдельными особями*. Но тут уже, может быть, уместно задать вопрос: что же такое особь? Всегда любопытно бывает раскрыть, на чем основаны диковинные рассказы старинных путешественников; я не сомневаюсь, что поведение этой Virgularia разъясняет одну из таких басен. Капитан Ланкастер, повествуя о своем путешествии 1601 г., говорит, что на морских песках у острова Сомбреро в Ост-Индии он «нашел небольшую ветку, растущую наподобие молодого деревца; при попытке сорвать ее она уходит вниз и совсем скрывается, если только не держать ее очень крепко. Сорвав ее, видишь, что корнем ей служит большой червяк, и по мере того как дерево прибавляет росту, червяк убавляет; и как только червяк весь превратится в дерево, он пускает корень в землю и уже так становится большим. Это превращение — одно из самых диковинных чудес, какие я только видел за все мои странствования; ибо если сорвать дерево молодым, оборвать листья и содрать кору, оно, высыхая, превращается в твердый камень, очень похожий на белый коралл; таким образом, этот червяк в превращениях дважды различно меняет свою природу. Мы нарвали их много и привезли домой».

Пока я находился в Баия-Бланке в ожидании «Бигля», местечко все время пребывало в состоянии возбуждения вследствие слухов о сражениях и победах в войне между войсками Росаса и дикими индейцами. Однажды прошел слух, что небольшой отряд, составлявший одну из пост по линии к Буэнос-Айресу, был весь перебит. На следующий день с Колорадо прибыли триста человек под командой коменданта Миранды. Многие из этих людей были индейцы (mansos, т. е. мирные) из племени касика Бернансио. Они провели здесь ночь, и невозможно было вообразить ничего более дикого и первобытного, чем вид их лагеря. Одни напились до бесчувствия; другие глотали струящуюся кровь скота, зарезанного на ужин, а потом, пресытившись этим пойлом, извергали его обратно, выпачканные грязью и запекшейся кровью:

Утром они отправились к месту гибели посты, получив приказание идти по растра, т. е. по следу, даже если он заведет их в Чили. Впоследствии мы узнали, что дикие индейцы ускользнули в необъятные пампасы, и след их почему-то был потерян. Один взгляд, брошенный на растре, рассказывает этим людям целую историю. Допустим, они рассматривают следы тысячи лошадей: они тотчас же догадываются о числе всадников, посмотрев, сколько лошадей прошло галопом; по глубине остальных отпечатков узнают, были ли там навьюченные лошади; по неправильному шагу — насколько они устали; по тому, как готовилась пища, — спешили ли преследуемые; по общему виду следов — как давно здесь проезжали.