Вечером, когда закрываются магазины и исчезают очереди, а люди выходят гулять по улицам, все выглядит намного лучше. Иногда возле мавзолея Димитрова происходят маленькие политические митинги, и заметно, что людям нравится непривычная роскошь говорить свободно.

Каждый вечер я ходил искать ночной «Клуб Бабалу», где мы с Кацем постоянно зависали во время посещения Софии. Это было самое популярное место в городе. Люди приходили сюда на все торжества.

Обычно мы с Кацем сидели на балконе, глядя на танцевальную площадку, попивая польское пиво и слушая болгарскую рок‑группу, чей энтузиазм почти компенсировал практически полное отсутствие способностей. Группа играла песни, которые уже двадцать лет не играли нигде в мире, и наши ровесники танцевали под них как под последние хиты. Самое приятное заключалось в том, что нас с Кацем принимали как знаменитостей – американские туристы были тогда большой редкостью в Софии (они и теперь редкость). Люди подходили к нашему столику, покупали нам пиво. Девушки приглашали потанцевать с ними. Каждую ночь мы напивались так, что упустили дюжину сексуальных приключений, но все равно все было замечательно.

Я так хотел снова найти «Клуб Бабалу», что обошел весь город, заглянул на автобусную станцию, чтобы повторить маршрут, которым ходил с Кацем, но это не помогло. А потом вечером, когда я двадцатый раз за неделю шел мимо ресторана «Гранд отеля», меня привлекли звуки гитар и скрипучих усилителей. Я так резко повернулся, что чуть не разбил себе нос о витрину. Это был «Клуб Бабалу»! Я много раз проходил мимо него, но без этой ужасной музыки так и не смог узнать. А теперь вдруг вспомнил все до мельчайших подробностей. Вот балкон. Вот наш столик. Даже официантки выглядели похожими, разве что постарели немного. Меня захлестнули счастливые воспоминания.

Я хотел зайти и сразу заказать польского пива, но швейцар меня не пропустил. Не то чтобы он был груб, он просто не впустил. Я не мог понять почему, но уже привык к тому, что в Болгарии много непонятного, так что продолжил свой путь. Спустя двадцать минут я снова оказался возле «Гранд отеля» и понял, почему меня не пустили. Они уже закрывались. Было всего девять тридцать вечера пятницы, и это считалось самым оживленным местом в городе.

Мне повезло, что у меня была возможность в любой момент вернуться в «Шератон», выпить холодного пива и прилично поесть, а потом посмотреть CNN по телевизору в моем номере. Я ел только в отеле, поскольку найти местный ресторан, который выглядел бы хоть чуточку прилично, не смог. Однажды я зашел в какое‑то заведение, но меню было написано на кириллице. Я огляделся, чтобы посмотреть, что едят люди, чтобы указать официанту на какое‑нибудь блюдо за чужим столом, но они ели только кашу и водянистые овощи. Я опрометью вылетел на улицу и помчался в свой отель, где меню было на английском, а еда вкусной.

За свое чревоугодие я расплачивался угрызениями совести. Каждый раз, обедая в «Шератоне», я мрачно сознавал, что питаюсь лучше, чем девять миллионов болгар. Этот экономический апартеид был ужасен. Простые люди даже не могли войти в отель, как я. Они каждый день проходили мимо, не зная, как он выглядит внутри. Удивительно – для болгарина этот отель представлялся воплощением богатства и комфорта: шикарный бар, где можно получить коктейль с кубиками льда, ресторан, где подается еда, которую нигде нельзя купить уже много лет, магазин, где продаются шоколадные конфеты, коньяк, сигареты и другие предметы роскоши, о которых средний болгарин не может даже мечтать.