— Какъ! И вы ничего болѣе не въ состоянія сказать о пирамидахъ? Стыдитесь! Ни одного комплимента ни ихъ гигантскимъ размѣрамъ, ни ихъ вѣковой древности; ни громкой фразы, ни восторженнаго выраженія. Не хотите ли вы увѣрить насъ, что пирамиды не внушили вамъ глубокаго къ себѣ уваженія? Полноте! Возьмите перо и постарайтесь составить изъ словъ памятникъ, такой же высокій, какъ и эти необъятныя зданія, которыхъ не могли сокрушить ни «imber edax», ни «aquilo impotens», ни полетъ времени.

— Нѣтъ; куда намъ! Это дѣло геніевъ, великихъ поэтовъ и художниковъ. Мое перо непригодно для такихъ вещей. Оно вырвано изъ крыла простой домашней птицы, которая расхаживаетъ по двору, любитъ бормотать, порою и посвистываетъ; но взлетать высоко рѣшительно не въ состояніи, и при всякой попыткѣ на такой полетъ опускается внизъ очень скоро. Конецъ ея вотъ какой: попасть на столъ въ Рождество или въ Михайловъ день и занять семью на полчаса времени, доставивши ее — да позволено будетъ надѣяться вамъ — маленькое удовольствіе.

* * *

Черезъ недѣлю явились мы въ карантинной гавани Мальты, гдѣ семнадцать дней отдыха и тюремнаго заключенія были почти пріятны послѣ безпрестанныхъ обозрѣній новизны въ продолженіе послѣднихъ двухъ мѣсяцевъ. Можно похвалиться, что мы въ короткій промежутокъ времени: отъ 23-го іюля до 27-го октября, видѣли больше городовъ и людей, нежели въ такой же срокъ видятъ ихъ другіе путешественники. Мы посѣтили Лиссабонъ, Кадиксъ, Гибралтаръ, Мальту, Аѳины, Смирну, Константинополь, Іерусалимъ и Каиръ. Названія этихъ городовъ велю я вышить на ковровомъ мѣшкѣ, который побывалъ въ нихъ со мною. Какое множество новыхъ чувствъ, разнообразныхъ предметовъ и пріятныхъ воспоминаній остается въ душѣ человѣка; совершившаго такую поѣздку! Вы забываете всѣ непріятности путешествія, но удовольствіе, доставленное имъ, остается съ вами. Здѣсь повторяется тоже, что происходитъ съ человѣкомъ послѣ болѣзни: забывая тоску и страданія, томившія его во время недуга, онъ съ наслажденіемъ припоминаетъ всѣ мелочныя обстоятельства, сопровождавшія его выздоровленіе. Теперь забылъ я о морской болѣзни, хотя розсказнями о ней и наполненъ журналъ мой. Случилось, напримѣръ, что горькій эль на пароходѣ оказался никуда негоднымъ, что поваръ дезертировалъ въ Константинополъ, и преемникъ его кормилъ насъ очень плохо, пока успѣлъ попривыкнуть къ дѣлу. Но все это прошло, все забылось, и въ памяти остается только свѣтлая сторона путешествія. Не долго блестѣли передъ нами, подъ синимъ небомъ Аттики, бѣлыя колонны Парѳенона, но если бы въ продолженіе всей жизни мы безпрестанно видѣли ихъ, и тогда воображеніе наше не могло бы представить ихъ живѣе. Одинъ часъ пробыли мы въ Кадиксѣ, но бѣлыя зданія и синее море — какъ ясно рисуются они въ нашемъ воспоминаніи! Въ ушахъ все еще дребезжатъ звуки гитары, и передъ глазами вертится ловкій цыганъ, посреди рынка, освѣщеннаго солнцемъ, наполненнаго плодами и вѣщами. Можно ли забыть Босфоръ, эту великолѣпнѣйшую сцену, прекраснѣе которой нѣтъ ничего въ подлунномъ мірѣ? Теперь, когда пишу я и думаю о быломъ, передо мною возстаетъ Родосъ, съ его древними башнями, чудной атмосферою и темно-голубымъ моремъ, обхватившимъ пурпуровые острова.