Кровать была двуспальная, высокая, на колесиках. Ее уступила Василию сердобольная хозяйка в тот день, когда он снял у нее комнату: «Почивайте, сердце мое. Кровать веселая, старинная!»
От малейшего прикосновения в ней назойливо стонали пружины и, словно колокольцы на бубне, звенели разболтанные никелированные шары и трубки.
Утром Василий поднялся рано, быстро оделся и не успел взять портфель, как вдруг заметил острый подозрительный взгляд Кольки.
— А когда Ивана Грозного смотреть пойдем?
— Успеется! Ты спи, отдыхай, в гостях всегда спать полагается.
И отец ушел на работу.
В первый же день Колька показал Маше все известные ему городские достопримечательности: базарные весы, качели, тележку мороженщицы, но дальше базарной площади идти не решился — уж очень воинственно были настроены городские мальчишки. Даже Колькина милицейская фуражка не произвела на них впечатления.
Во дворе Колька познакомился с сыном квартирной хозяйки и даже начал помогать ему красить клетку для кроликов. Но пухлый, с ямочками на щеках Витька, неосторожно повернувшись, опрокинул банку с краской и обиженно закричал на Кольку:
— Из-за тебя все, колхозник!
Колька мазнул Витьку по щеке краской и убежал в комнату. Стало скучно. Вечер почему-то запаздывал. Казалось, даже солнце в городе двигалось ленивее, чем в деревне.
Отец вернулся поздно и в коридорчике за дверью принялся готовить на керосинке обед.
Колька напомнил ему про кино.
— А мы завтра сходим, — ответил отец. — Не убежит твое кино…
На другой и на третий день повторилось то же самое: отец возвращался из конторы поздно, ссылаясь на усталость, обещал вознаградить за все в выходной день. Колька хмурился.
Только Маша была довольна городом. Ей все здесь пришлось по душе. И подружки во дворе, научившие ее играть в «домики» и прыгать через веревочку, и множество подвод на улицах, и даже тятькина кровать, высокая и звонкая.
В первый же день по приезде в город Маша нарисовала угольком на стене черную палочку.
— Это трудодень! — объяснила она отцу. — Ну, чей, чей, — понятное дело, не мой. Я маленькая, мне трудовые дни не полагаются. А ты большой, да не колхозный. Тебе тоже не полагается. Мамкин трудодень. Я дома ей всегда на стене записывала и здесь буду…
Василий усмехнулся, но ничего не сказал.
Со дня на день он ждал приезда Марины. Вот войдет она в комнату, сначала, конечно, будет спорить, обижаться, а потом увидит, как прижились к нему Колька с Машей, и ей ничего не останется, как смириться.
По утрам Василий шел на базар или к железнодорожному переезду, через который обычно въезжали в город березовские колхозники, и долго пропускал мимо себя нагруженные всякой всячиной подводы. Но Марины не было.
«Врешь, приедешь! — с раздражением думал Василий. — Дети-то у меня. А без них не проживешь, потянет…»
Утром Колька проснулся от веселого звона и треньканья пружин. Маша, крепко прижимая к себе куклу, подпрыгивала на кровати: «Но-но, соколики!» Верно, ей казалось, что она мчится с Надькой на лихой тройке с колокольчиками.
Колька сердито столкнул сестру с кровати:
— Брысь!.. Ты зачем сюда приехала?
— Вот еще спрос какой, — обиделась Маша. — В гости приехала, отдыхать.
— В гости, глодать кости, — передразнил ее Колька. — Ничего ты не понимаешь, малявка… Тятька-то обманул нас. Наобещал всего с три короба, а ничего не показывает…
— Он покажет… Ты обожди.
— Некогда мне ждать. Мне домой пора. И так четыре дня без пользы прошло.
В дверь заглянула квартирная хозяйка и показала ребятам, что оставил им отец на завтрак. |