Флейта, звеневшая звонко и весело, вдруг умолкла. Луми хотел было что-то сказать, но в этот миг девушка заиграла снова. Это была опять она, странная печальная мелодия, которая доносилась из Зеркала Снов, та самая, которую Соня наигрывала вчера в доме с саламандрами… И ее звуки нашептывали о прошлом, таинственным образом вызывая в памяти картины, которые девушка сейчас же узнавала. Да, конечно, это Хауран, давно знакомый и привычный, вдоль и поперек исхоженный за годы, что она провела в доме высокочтимого Джергеса.

Дядюшка Джергес! Даже он, несмотря на свой проницательный ум и глаза, что, казалось, заглядывали прямо в душу, не мог догадаться обо всем, что вытворяла непоседливая девчонка за его спиной! Конечно, Келемет предупреждал его о своенравии своей любимицы, но после двух-трех сумасбродных выходок Соня явно присмирела, и владетель Джергес совершенно успокоился, удивляясь в глубине души, почему его друг, отважный и крутой на расправу Келемет, не смог сладить с дочерью.

«Свобода! Слишком много свободы он давал своей дикарке!» — К такому выводу пришел вельможа, с удовольствием наблюдая за успехами новой питомицы. Действительно, здесь, в его доме, у Сони совершенно не оставалось времени на всякие безумные проказы — вернее, так казалось и самому дядюшке Джергесу, и его почтенной супруге.

Но слуги, всегда все замечающие и о многом осведомленные гораздо лучше своих хозяев, могли порассказать немало интересного об этой отчаянной девице. Да и хозяйская дочь, «гордячка Югита», как поначалу мысленно называла ее Соня, тоже знала достаточно много о проделках рыжей выдумщицы. Хотя что там знала! Во многих из них юная аристократка сама с величайшей охотой участвовала и даже под пыткой она бы не проронила ни слова о том, что вытворяла Рыжая Соня, когда с облегчением сбрасывала с себя маску покорности и послушания. А слуги благоразумно помалкивали, получая за свое молчание отнюдь не символическую плату.

Югита была на год старше, но, когда дело касалось какой-нибудь рискованной проделки, тут верховодила Соня. Утонченная дочь вельможи оказалась способной ученицей — прожив всю жизнь в неге и покое, среди цветов и изящных безделушек, она, как обжора, пресыщенный редкими яствами, с жадностью набросилась на пряную пищу риска, и приключений — в ней проснулся, тот маленький демон, что жил в Соне с самого рождения.

С каким восторгом впервые примерила Югита мужской наряд и, не веря глазам, уставилась на свое отражение в большом серебряном зеркале:

— Ах! Неужели это я?! Не может быть! Мне все говорят, что я прекрасна, я и сама это знаю, но теперь… Теперь я готова влюбиться в саму себя! Ха-ха-ха! Какая прелесть! Этот юноша, в зеркале, заставил встрепенуться мое сердце, клянусь Предвечным небом! А ты! Как мгновенно изменилось твое лицо! О, Митра всевидящий, до чего приятно чувствовать себя не собой, а кем-то другим! Что ты смеешься, или я сказала какую-нибудь глупость?! — вдруг нахмурилась Югита.

Соня подошла ближе и с улыбкой заправила черную непослушную прядь под бархатный берет:

— Вот так будет лучше! Хмурься, хмурься, а руку положи на кинжал, словно хочешь ударить! А теперь пусть Светлые Боги благословят свою дочь, и — вперед! Хватит сидеть взаперти, как цесаркам в клетке. Давно пора посмотреть поближе, что такое Хауран!

* * *

Флейта, будто сама по себе продолжала наигрывать мелодию, а перед глазами девушки встала следующая картина: четыре дюжих черных раба несут по шумным улицам богатые носилки, и из-за легких тканей Соня с любопытством поглядывает на пеструю толпу, расступившуюся перед свитой могущественного советника.