Как раз накануне депутаты предложили принять резолюцию, запрещающую руководству страны посылать советские войска в зону Персидского залива.

— Вчерашние выступления товарищей переполнили чашу терпения, скажу об этом прямо, — заявил Шеварднадзе. — Что в конце концов происходит в Персидском заливе?.. Мы не имеем никакого морального права примириться с агрессией, аннексией маленькой, беззащитной страны.

Шеварднадзе говорил, что против него развернута настоящая травля, и предупредил:

— Наступает диктатура… Никто не знает, какая это будет диктатура и какой диктатор придет, какие будут порядки… Пусть моя отставка будет, если хотите, моим протестом против наступления диктатуры. Выражаю глубокую благодарность Михаилу Сергеевичу Горбачеву. Я его друг и единомышленник… Но считаю, что это мой долг как человека, как гражданина, как коммуниста…

Для Михаила Сергеевича уход министра был крайне неприятным сюрпризом. Он обиделся, что Шеварднадзе не счел нужным заранее поставить его в известность, и опасался, что громкая отставка произведет неблагоприятное впечатление в мире, где решат, что за уходом министра последует резкое изменение политики.

Поэтому Горбачев 27 декабря отправил личное письмо президенту Бушу:

«Для меня его заявление было полной неожиданностью. Это действительно так, и особенно меня огорчило не только то, что была нарушена лояльность по отношению к президенту. То, что он так поступил, не посоветовавшись и не предупредив меня, своего давнего друга и товарища, не имеет никаких оправданий.

Что он безмерно устал, что невероятные перегрузки измотали его, что он, как у нас говорят, не жалея себя, выкладывался и вот в определенный момент сорвался — все это так. И поэтому хотелось бы отнестись с пониманием к его поступку. Но одобрить его я никак не могу…

Я говорил с Эдуардом, хотя я и понимал, что отозвать свое заявление он уже не сможет. Это было бы потерей лица. При его чувстве достоинства это невозможно… Мне его будет очень недоставать…»

Письмо принес в Белый дом советский посол Александр Бессмертных. Помимо письма он передал слова Горбачева, который считал, что Шеварднадзе просто выдохся.

По просьбе Горбачева Эдуард Амвросиевич еще некоторое время исполнял обязанности министра. В Вашингтоне опасались, что министром станет Примаков. Горбачев предпочел Александра Александровича Бессмертных, кадрового дипломата, посла в Соединенных Штатах.

Бессмертных начинал карьеру с работы в аппарате ООН — прекрасная школа для молодого дипломата. Он провел в Нью-Йорке довольно долго — шесть лет.

В Москве его взяли в секретариат министра. Громыко приметил образованного, знающего языки и выдержанного молодого дипломата и сделал его своим помощником. Потом разрешил ему вернуться в Соединенные Штаты — на сей раз в посольство в Вашингтоне, но уже не выпускал из поля зрения.

Бессмертных проработал в посольстве тринадцать лет подряд. Это позволялось немногим. В отношении основной массы дипломатов действовал жесткий принцип ротации — заграничная командировка чередуется с работой в центральном аппарате, чтобы не слишком привыкали к зарубежной жизни. Но Бессмертных ценили, к концу срока он стал советником-посланником, вторым человеком в посольстве.

В 1983 году Громыко вернул его в Москву и доверил главный отдел — американский. Бессмертных стал одним из самых близких к министру людей. Кроме отношений с Соединенными Штатами, он занимался еще и проблемами разоружения.

Шеварднадзе, став министром, сразу оценил Бессмертных и сделал его своим заместителем, а потом первым заместителем.

Бессмертных мечтал быть послом в Соединенных Штатах. Шеварднадзе не хотелось отпускать его из Москвы, но он понимал, что талантливый дипломат нуждается в поощрении.