Они обнялись, и Сербин, поскрипывая новенькими сапогами, отправился оформлять документы…

                              За окном подвывал ветер, бросаясь охапками желтых, мертвых листьев… Осень в этом году выдалась ранняя и холодная. Но в печке уютно потрескивали сосновые полешки, напиленные из шахтной крепи, которые Фросе возили с 35-ой шахты, как госслужащей…   Фрося делала уроки с дочерью. За прошедшие годы она мало изменилась, только красота ее стала более зрелой и притягательной. Она не поверила в смерть Леонида, когда ей принесли похоронку и орден Красного Знамени в коробочке алого бархата, и детям запретила верить в смерть отца. Она всегда была уверена, что Леонид вернется, и каждый день начинала с того, что готовила себя к его приезду, прихорашиваясь…

                              Она отложила тетрадь с заданиями по арифметике, и вдруг ее сердце испуганно ёкнуло: она в затрапезном домашнем халате, в несуразных шлепанцах – а вдруг сейчас придет Леонид!

                              Фрося опрометью бросилась в свою комнату переодеваться. Быстро переодевшись в нарядное платье василькового цвета, так гармонировавшее с ее глазами, она села к зеркалу и стала укладывать волосы.

                              - Настенька! – крикнула она дочке. – Ты собрала портфель на завтра?

                              - Собрала, мам!

                              - Одень, пожалуйста, свое платье, что я тебе на новый год сшила!

                              - Зачем, мам? Я его выгладила, развесила аккуратно…

                              - Одень, доченька, одень!

                              - Да зачем же я буду его мять, мама? Пусть висит!

                              Фрося вышла в залу, и дочь ахнула:

                              - Мамка, ты чего это такая красивая?!

                              - Быстро переоденься! – Фрося топнула ногой, обутой в белую парусиновую туфельку.