Вот он и пристроился сейчас к нему и завязал разговор, надеясь познакомиться поближе. Долек же показался ему похожим, с позволения сказать, на соблазненную девицу, с которой не стоит и разговаривать. Поэтому, когда Долек сам сделал попытку с ним заговорить, он ответил неохотно, как человек, который занят своими делами и скупится на каждое слово, которое не имеет шансов принести пользу.
А вот теперь Бабчи вдруг подняла голову и посмотрела на. Йерухама. Потом повернулась к матери и спросила: «Как это вы ухитрились выдать младшую дочь раньше старшей?»
«Что это тебе вдруг пришло в голову?» — удивилась мать.
«Я подумала, что если уж вы не хотели отказаться от Йерухама, то женили бы лучше его на мне».
Йерухам поднял глаза и глянул на Бабчи. Оставалось надеяться на Причину всех причин, что в эту минуту его глаза не выдали того, что чувствовало сердце.
Когда мы встали из-за стола, я подумал: «Если я пойду сейчас к себе, то следом зайдет и Йерухам, а я устал и измучен, и душа моя не выносит других людей». Я вышел на улицу. Конечно, прогулка утомляет тело, но пустой разговор утомляет душу, а человек всегда жертвует телом, чтобы спасти душу.
Начало накрапывать. Я вернулся в комнату, взял одну из своих книг и решил почитать. Но ничего значительного в ней не нашел, а незначительное меня не увлекало. Я поднялся и выглянул в окно. Мне показалось, что дождь прекратился, и я вышел опять.
В зале ко мне подошел Долек: «Вы, наверно, смотрите, кончился ли дождь?»
Из всех людей Шибуша не было такого, с которым я так бы избегал говорить, как с Долеком. Я сухо кивнул ему и сказал: «Да».
«Только что кончился и тут же пошел снова», — сказал он.
Я кивнул: «Да».
«Вы, наверно, хотите выйти. По-моему, не стоит, можно попасть под дождь».
Я сказал — ему или, может, самому себе: «Тогда я вернусь к себе».
«Не позволите ли навестить вас? Я не задержу надолго».
Я подумал: «Один друг лучше тысячи врагов» — и сказал: «Заходите».
Мы вошли, и он произнес: «Значит, здесь вы и живете. Как странно — с того дня, что вы живете у нас, я ни разу не бывал у вас в комнате».
Я подумал: «Один враг хуже тысячи друзей» — и сказал: «Я тоже удивляюсь!»
«Вы устали?» спросил он.
«Да, — ответил я, — устал».
«Это смерть рабби Хаима произвела на вас такое впечатление».
Я опять кивнул и промолчал.
«Он был праведник», — сказал Долек.
Я подумал: «Среди всех, кто пел дифирамбы рабби Хаиму, не было ни одного, кроме Долека, кто бы назвал его этим словом, которое так подходит к нему».
«Ты прекрасно сказал, господин Зоммер. Да, он был праведник».
«Весь это поклеп, будто его дочь бежала в Россию, — это не больше чем поклеп. Ни в какой России она не была, работала здесь, в молодежной группе. Скажите, как могла эта тяжелая работа привлечь такую нежную девушку? Судя по ее одежде, она там не очень-то разбогатела».
Я сказал: «Она готовила себя к Стране Израиля».
«Да, я слышал. Но в чем их цель?»
«Они хотят жить другой жизнью».
«Другой жизнью?»
«Да. Есть люди, недовольные той жизнью, которой живут здесь, и вот они ищут себе другую жизнь. Есть такие, которые строят свою жизнь с помощью действий, а есть такие, которые делают это с помощью бездействия».
«Я не понял вашу мысль», — сказал Долек.
«Как бы мне это объяснить? Может, ты сам себе объяснишь даже лучше меня? Вот, смотри, ты только что назвал рабби Хаима праведником, а ведь ты ни о ком другом так не говорил. |