Карлен при всей своей очевидной талантливости и инженерной проницательности не был борцом. Не стоило ему отказываться от визита к директору, хотя и знал, что его облили грязью. В конце концов, при всей занятости и Кабулов помог бы ему в возникшей ситуации. Но Карлен не сделал ни того, ни другого. В этот день он остался в Заркенте, основательно выпил и ночь провел у секретарши директора комбината. Через неделю он пришел в себя и отправил в институт в Ленинград на имя главного инженера проекта докладную. В докладной он приводил доводы, расчеты и анализы своей лаборатории и утверждал, что, если отсыпать такое, как в проекте, основание, дамба при определенных обстоятельствах просядет. Он понимал, что это письмо будет холостым выстрелом, потому что для института указчик один ― заказчик, тот, кто денежки за проект платит. Но докладную все же он отправил заказным письмом, с уведомлением о вручении.

Письмо в партком треста с комбината все-таки пришло. В нем говорилось, что доверие, оказанное трестом «Строймеханизация» заурядному инженеру, скомпрометировавшему себя в Заркенте пьянками, приводами в милицию и аморальным поведением, конечно, дело благородное. Далее, на всякий случай, перечислялись службы, где не пришелся ко двору Муртазин, и особенно подробно описывались скандальные истории, действительно имевшие место. Поводом для письма, мол, послужила теперь иная, ранее не известная сторона «деятельности» Муртазина ― рвачество. Говорилось, что удачная идея, случайно пришедшая в голову, позволила сорвать солидный куш, который и вскружил ему голову. После чего Муртазин вообразил себя гением и теперь в корыстных целях предлагает изменение за изменением в проекте, разработанном известным институтом, что вносит нездоровую атмосферу в работу коллектива. Заканчивалось письмо тем, что Муртазин, — в общем-то, молодой и не без способностей инженер, и партийная организация треста должна поставить ему на вид, осудив рваческие настроения.

Секретарем партийной организации треста была женщина, и хотя она решила без согласования с Кабуловым, находившимся в командировке в Каракалпакии, не давать письму хода, содержание его стало известно ее лучшей подруге, а дня через три оно стало достоянием всего треста.

Дошли слухи и до Муртазиных. Тяжелее всего в эти дни пришлось Светлане Архиповне. Карлен сразу почувствовал на себе любопытные взгляды и усмешки, снова сорвался и запил.

Когда Даврон Кабулович вернулся из командировки, его ознакомили с письмом в парткоме. Кабулов тут же вызвал Карлена к себе и дал ему прочесть письмо. Муртазин, еле сдерживаясь, чтобы не нагрубить, спросил с вызовом:

― Ну и что дальше?

— Да ничего, продолжай работать, ― и на глазах парторга и изумленного Карлена Кабулов разорвал письмо.

Но в Карлене уже что-то надломилось.

Да еще в эти дни получил он из института объемистый пакет на свое имя. В официальном ответе, подписанном двумя докторами наук и главным инженером проекта, говорилось, что предложения Муртазина внимательно изучены; несмотря на их дельность, вносить изменения в проект институт не намерен. Тем более что мнения проектной организации и заказчика в этом случае совпадают. Но ответ института к тому времени Карлена волновал мало.