|
Сейчас не время вспоминать про болезненный разрыв нашей дружбы, но если пропущу еще один ее концерт, то все усугублю. Зари была против, чтобы я уезжала: это ведь значило, что я пропущу ее прослушивание в Молодежный оркестр Пенсильвании, куда она уже много лет пыталась попасть. В тот год у нее опять не вышло. Меня она в этом не винила, но слово за слово – и мы поругались. Наговорили друг другу лишнего, а потом целую вечность не разговаривали. Прошлым летом мы медленно и осторожно начали общаться снова, и я думала, что окончательно старые раны будут залечены двадцать шестого декабря, когда я приду на ее утренний послепраздничный концерт.
Но похоже, что я туда не попаду. Когда я доберусь домой – а я туда когда нибудь доберусь, – нам с мамой о многом надо будет поговорить. Конечно, про тетю Фиби, но теперь, когда я знаю про Дэниела… Ох. Мы с Зари были лучшими подругами с самого детства. Вся эта ссора была страшной глупостью, да и времени уже прошло немало. Но Зари злопамятная… Может, и правда лучше ей не звонить? Я звоню. И – черт возьми, Зари, ну зачем! – она берет трубку. – Черные или серые брюки? – спрашивает она вместо приветствия. – Серые, – расплывшись в улыбке, отвечаю я. – Подожди. – Она закрывает динамик рукой и орет на кого то из братьев. Я скучала по этому. Мы познакомились, когда нам было по девять и наши матери стали работать в одну смену в больнице. Все эти годы мы словно вели непрекращающийся разговор – стремительный обмен репликами, для которого не нужно было ни приветствий, ни прощаний, ни бессмысленной светской болтовни. Мы просто продолжали с того же места, на котором закончили в прошлый раз. Когда я переехала, долгие паузы в разговоре звучали очень странно. А потом Фиби заболела раком, и молчания стало больше, чем бесед. Затем случился пропущенный концерт и ссора. Зари сказала, что я веду себя отстраненно, словно она для меня совсем не важна. Я сказала, что мне важны вещи посерьезнее, чем концерты виолончели и поиски идеального платья на Новый год. Мы обе были в чем то правы, и обе повели себя как стервы. Но так уж действуют на людей расстояния. Я не видела ее в школьных коридорах. Мы не наталкивались друг на друга в кофейнях. Наступила тишина, которую прервала пара сообщений следующим летом. А теперь… Может, наконец мы снова воссоединимся. Динамик трещит, и Зари пыхтит в трубку: – Извини. Ты сказала… серые? – А то. – Вот и отлично, а то черные мне узковаты. – Не думаю. Я твердо намерена продолжать перебрасываться репликами как волейбольным мячом. – Ну, не знаю, не знаю. Подожди, а ты что, уже прилетела? Я думала, вы позже приземляетесь. Я вздыхаю. – Угадай, чей рейс отменили? – Ого! Полетишь по другому маршруту? – В аэропорту уже чуть ли не костры разводят, так что вряд ли. Но это даже не самое странное. – А что самое? – Ты знала, что мама с Дэниелом разводятся? – Что? Разводятся? – Угу. – Когда? Что, прямо сейчас? – Нет, прямо две недели назад. Уже развелись. Ну, Дэниел как минимум съехал. Мама тебе что нибудь про это говорила? – Нет. Бог его знает почему. – Она шумно вздыхает. – Какой отстой. Наступает неловкое молчание. – Мира, твоя тетя в прошлом году… – Да, время совсем неподходящее. И она мне ни слова об этом не сказала. – Похоже, тебе пора домой. – Абсолютно точно. Меня подбросят студенты, с которыми я познакомилась в самолете. Не совсем верно: познакомилась я только с Харпер, но это неважно. – Ты поедешь с незнакомыми людьми? – А что, у меня есть выбор? Но не переживай: нас везет очень милая девушка. |
