— Только не в этот раз. Тело не успело окоченеть. Почти что теплое.
— Когда же мистер дипломат умер?
— Если судить по температуре тела — часа два назад.
— То есть когда его пристав обнаружил, он был еще жив?
— В том-то и дело, что нет.
— Аполлон Григорьевич, что за загадки, — вижу, Ванзаров сердится.
— Пока не могу сказать. Одно наверняка: у погибшего была ненормально высокая температура тела. Что, как подозреваю, помогло ему продержаться до утра.
— Это все?
Лебедев мне подмигивает:
— Ну как, коллега, расскажем этому наглому господину, что мы нашли?
Мне-то что, я вежливо молчу. Лебедев продолжает:
— Начнем с того, что вас должно больше всего интересовать: причина смерти…
— Безусловно, — говорит Ванзаров.
— Таковой не обнаружено.
— Я не очень расположен к шуткам.
— Факты таковы: на теле нет следов от ударов или порезов. Внутренние органы не подвергались воздействию. Кровоизлияния нет ни в брюшной полости, ни в легких, ни в черепе. Никаких признаков удушья. Позвоночник не поврежден. Явных следов отравления или употребления алкоголя нет. Нет даже признаков обморожения. Такое впечатление, что здоровый организм выключили. Будто фокусник приказал: «Умри!» — и кролик послушно сдох.
— В таком случае обрадуйте, что удалось установить.
— В желудке найдены следы жидкости, поступившей туда незадолго до смерти.
— Яд?
— В том-то и дело, что нет. Перед самой смертью он пережил нервное возбуждение, которое привело к резкому увеличению физических сил.
— Это вы про застывшую улыбку?
— Это я про то, что перед кончиной он скакал, как горная козочка, и парил в небесах от радости…
Лебедев помахал руками, изображая птичку. Прямо сказать: довольно массивная птичка, точно не взлетит. Улыбнуться я не посмел.
— А потом его выключили и оставили умирать на льду? — спрашивает Ванзаров.
— Именно так.
Совсем помрачнел господин Ванзаров. Не обрадовали его новости. Выходит, что дипломат вел себя крайне странно. И зачем на невский лед поперся? Вот пусть и мучается над загадкой.
Господин Лебедев заметил смущение его и говорит:
— Поверьте, это беспокоит и меня. Если появилась жертва, которая умерла непонятным образом, я могу сделать вывод, что… — Тут он ко мне обращается: — Помогите-ка мне, коллега…
— Кто-то нашел способ убийства, при котором не остается улик, — говорю.
— Вы представляете, что это значит? — закончил он.
Ванзаров даже поклонился, чего от него не ожидал, и говорит:
— Благодарю, Аполлон Григорьевич, сделали подарок под Новый год.
— Мы с доктором Борном всегда рады вам услуживать, — отвечает криминалист. — Это только начало чудесных сюрпризов. Взгляните-ка сюда…
Поначалу Жбачинский едва слушал. Потом решил, что Совка сошла с ума или нагло врет. Но чем больше она рассказывала, тем мрачнее становилось на душе штабс-ротмистра. Он понял, что поймал не просто удачу, это дело может стать фантастическим успехом. Даже если в рассказе барышни, хлюпающей носом, половина правды, Особому отделу удастся не только утереть нос охранке, но и предотвратить такую беду для государства, по сравнению с которой все революционные террористы — шаловливые детки. Под конец рассказа Жбачинский забыл о приеме в «Дононе».
Совка взирала на него со страхом и надеждой:
— Вы мне верите, Юрий Тимофеевич?
— Не знаю, что и сказать. |