— На следующий день мы услышали о смерти Кэмпбелла. Поначалу мы ни минуты не сомневались, что произошел несчастный случай, однако прекрасно понимали, что полиция захочет расспросить, не видел ли я покойного накануне вечером. Тогда-то Хэлкок и предложил свой блестящий план. Накануне вечером, без четверти девять, Хаммонд действительно ездил с поручениями в Дамфрис, и Хэлкок сказал, что водитель вполне мог отвезти меня на карлайлский поезд в восемь сорок пять. Хаммонд согласился подыграть, а так как люди должны были заметить машину, история выглядела вполне правдоподобной. Разумеется, существовала некая вероятность, что кто-то видел, как я вернулся домой позже, но мы подумали, что сможем убедить всех в ошибке. Наверное, у вас появились вопросы?

— Нет, как ни странно-о, — протянул Макферсон, — По крайней мере, пока.

— Ну, хорошо. Изобретательность Хэлкока не знала границ. Он предложил отправить во вторник вечерней почтой письмо в Лондон моему другу. Вы знаете его, старший инспектор… Речь идет о майоре Элвине, не без помощи которого вы и напали на мой след. К письму прилагалась записка Хэлкоку от меня с просьбой отправить корреспонденцию немедленно. Таким образом, письмо будто бы было написано в клубе, а в записке Хэлкоку и Хаммонду разрешалось взять «седан» и поехать куда-нибудь развлечься, так как мне придется задержаться на некоторое время в городе. Идея заключалась в том, чтобы они тайком вывезли меня из дома и высадили неподалеку от Касл-Дугласа, чтобы я успел сесть на поезд. Я был уверен, что смогу остаться неузнанным без бороды, чего нельзя было сказать о шофере и довольно приметной машине. Записка, как мы и рассчитывали, вернулась к Хэлкоку в четверг, и той же ночью был воплощен в жизнь оставшийся этап плана. Кстати, он сработал?

— Не совсем, — сухо бросил Макферсон. — Этот орешек мы раскололи.

— Естественно, все это время у меня не возникало и мысли, что Кэмпбелла убили. Хотя, не исключаю, что Хэлкок был в курсе, и, полагаю, в этом случае ему было бы лучше рассказать мне правду. С другой стороны, он знал также, что я никак не причастен к преступлению, и, надо полагать, ему в голову не могло прийти, что меня будут подозревать. Я-то уверен, что определенно оставил Кэмпбелла в полном здравии.

Художник поморщился.

— Больше мне нечего добавить. Во вторник и среду я все еще был плох, страшно слаб, а порезы на лице здорово кровенили — негодяй Кэмпбелл валял меня по жесткой земле, будь он проклят! Удивительно, но Хэлкок оказался к тому же великолепным санитаром. Он промыл раны, наложил лекарственную мазь и обрабатывал их с завидной сноровкой. Не дворецкий, а настоящий скаут! Прежде чем приступить к манипуляции, он всегда тщательно мыл руки с дезинфицирующим раствором, три раза в день мерил мне температуру и тому подобное. Казалось, ему даже понравилась роль брата милосердия. В результате к вечеру четверга я был уже практически исцелен и готов к путешествию. Поездка в Лондон прошла без приключений, я остановился у майора Элвина, очень порядочного человека, у которого и провел все это время. Да, еще… Мне бы не хотелось сейчас показываться в Керкубри. Когда мистер Паркер неожиданно появился этим утром у майора Элвина… Кстати, мистер Паркер, как вы меня разыскали?

— Довольно просто, — охотно пояснил полицейский. — Мы связались с колледжем, в котором вы учились, и получили оттуда фотографию, где вы сняты еще без бороды. Потом нашли носильщика, несшего багаж на Юстонском вокзале, водителя такси — того, что вез вас до дома майора Элвина, швейцара в доме… Все они вас опознали. После этого, сами понимаете, нам оставалось только нажать на кнопку звонка и зайти в ваше убежище.

— Однако! — поразился Гоуэн. — Никогда бы не вспомнил о тех старых фотографиях.