— Спасибо, — сказала Мелисса и потянулась за блокнотиком. — Как зовут вашу маму?..

— Я и вас знаю, — радостно сообщила девушка Герману Садовникову, пока Мелисса старательно выводила «с наилучшими пожеланиями», — вы из Думы, да?

— Да, — сказал Садовников не слишком любезно. Как видно, привык быть в центре внимания, и теперь его задело, что Мелисса его затмила. — И пепельницу нам подайте.

— Да здесь вообще-то нельзя курить, — сказала девушка, — но только для вас подам.

— Спасибо, — поблагодарила Мелисса и протянула листочки с «наилучшими пожеланиями». — Спасибо вам большое!

— А ты, оказывается, популярна.

— Да, — сказала Мелисса Синеокова твердо. — Я популярна.

— Ну молодец, — лениво протянул Герман. — Ты знаешь, я рад, что из тебя что-то вышло. Очень рад. Честно сказать, не ожидал. Думал, останешься ты жопастой дурой, и все.

Она молчала, смотрела на него.

Сколько лет прошло, и не больно уже, и не страшно, и все позади, а все равно внутри как будто вдруг что-то мелко затряслось.

Какой-то жизненно важный механизм засбоил, стал работать в аварийном режиме, замигал всеми аварийными лампочками. Вот сейчас остановится, захлебнется, и с ней что-нибудь случится — в обморок бухнется или упадет, заплачет и начнет биться.

Все возможно. В присутствии этого человека возможно все.

Она посмотрела на свои пальцы, сжавшие телефон, и приказала им разжаться. Они не разжались, и тогда другой рукой она отлепила пальцы от аппарата.

Герман наблюдал за ней.

— Дурочка, — фыркнул он. — Вот дурочка-то! Все такая же истеричка?

Ему нравилось, что он… действует на нее, а в том, что «действует», не было никаких сомнений. Он вспоминал о ней очень редко, только когда случайно видел по телевизору или на каких-то светских мероприятиях. Подходить не решался: кто ее знает, она всегда могла ляпнуть что-нибудь оскорбительное, себе дороже! Но воспоминания были сладкие, волнующие, душные и притягательные. Все-таки тогда все было по-другому, он был молодой, горячий, и вся жизнь была впереди — ах, время, время, времечко!..

Девушка, метавшаяся от барной стойки к их столику, последовательно выставила пепельницу, два пластмассовых стаканчика — в каждом по глотку янтарной, сильно пахнущей жидкости — и две чашки кофе с пластмассовыми ложечками на блюдце.

— Объявляется посадка на рейс 486 до Санкт-Петербурга, — усталым голосом сообщил динамик. — Просим пройти на посадку, выход номер десять.

— Еще посидим, — решил Садовников. — Куда нам торопиться! Ну, твое здоровье!

Он опрокинул в себя стаканчик, подышал, как будто хлебнул самогону, и опять откинулся на спинку стула.

— Что ж ты не через депутатский зал? — спросила Мелисса. — Или ты уже не депутат?

—Я-то? Я депутат. Фракция «Россия Правая», слыхала? Так вот, я ее лидер.

— Слыхала, — согласилась Мелисса и глотнула виски. — Вы на прошлых выборах едва-едва свои четыре процента набрали.

— Это ты так меня подкалываешь, да?

— Нет.

— Дурочка, — с удовольствием сказал Герман и даже засмеялся от удовольствия. — Нет, все вы бабы — дуры! Чем дольше живу, тем больше в этом убеждаюсь. А через депутатский зал я принципиально не летаю. Чего я там не видал? А здесь я… с народом рядом!

— Ря-ядом, — протянула Мелисса. — Извини, Герман, мне нужно идти.