Валдаев застонал и пошевелился. Мысли начали туго ворочаться в голове. Звон звучал все настойчивее.

- Надо бы еще, - услышал он грохот.

- Нет. Ему и так досталось четыре кубика, - пророкотало рядом немного в другой тональности. - Может не прийти в себя до времени.

- Кажется, шевелится. Валдаев с трудом разлепил веки.

- Очнулся, - послышался голос.

Теперь голос уже не грохотал. Ощущения у Валдаева возвращались в норму. И звуки не обрушивались молотом и молоточками.

- Все будет нормально, - над ним нагнулся круглолицый, лоснящийся от пота мужчина. Он повторил недавние слова Эллы... Впрочем, была ли Элла? Был ли профессор Ротшаль? Или Валдаеву все почудилось, а на самом деле он находится в больнице, напичканный препаратами, которые вызвали галлюцинации.

Ничего подобного. Какие уж тут галлюцинации? Он лежал на жестком ложе, явно уступающем больничной кровати. В помещении царила полутьма.

Хлопнула дверь. И Валдаев остался в одиночестве.

Лекарство, которое вкололи ему, начало действовать. И действовало оно необычно быстро. Адекватное восприятие действительности возвращалось. Возвращалось вместе с физическими ощущениями. Прежде всего он отметил, что здесь прохладно. И в душе был лед. Произошло то, к чему все предыдущие неприятности были лишь безобидным предисловием.

Голова прояснялась быстро. Возвращались и силы. Валдаева накачали сильными лекарствами.

Он приподнялся на прикрытом тонким матрасом узком топчане. Помещение было небольшим - где-нибудь три на четыре метра. Сводчатый влажный потолок был в рыжих потеках. Кирпичные стены - тоже в потеках. Из мебели, кроме топчана, ничего не было. Сколоченная из грубо обтесанных досок дверь производила впечатление ветхой и старой. Казалось, ее не так трудно вышибить плечом, если поднапрячься.

Где-то за дверью слабо струилась вода. Этот звук недавно и вырвал Валдаева из состояния одурманенности.

Помещение слабо освещала масляная лампа, стоявшая на земляном полу в углу. Валдаев ощутил себя узником замка Иф. Ему вдруг пришла в голову идиотская мысль - а вдруг он здесь проведет годы? Остаток жизни видеть эти влажные стены, эту масляную лампу. Но кому это надо? Зачем он здесь?

На его правой ноге было постороннее давление. Он протянул руку и без особого удивления нащупал металлическое кольцо, которое охватывало лодыжку. Эта деталь вполне соответствовала обстановке.

Кольцо было прикреплено к цепи, которая уходила под топчан. Валдаев напрягся, сдвинул топчан. Цепь была приделана к ржавой скобе. Для порядка Валдаев дернул за нее. Естественно, скоба не сдвинулась. Сработана она была на совесть.

"И днем и ночью кот ученый Все ходит по цепи кругом".

Пришедшие в голову великие слова вдруг вызвали у него смех. Действительно, это необычайно весело. "Все ходит по цепи кругом". Журналист Валдаев ходит по цепи в каком-то подземелье. Изумительно!

Он захохотал. Громче. И понял, что еще немного - и вообще не остановится. Собрал в себе силы. Сплел пальцы. Сжал их до боли. Потом перевел дыхание.

Смех отступил.

Валдаев вернул топчан на место и уселся на него. Провел себя ладонью по груди и ощутил мягкий материал больничной пижамы. Следовательно, его на самом деле привезли из больницы. И больница не была сном.

Валдаев в последнее время неважно ориентировался, где сон, где явь, где его выдуманные кошмары, а где кошмары настоящие. Внутри все перемешалось. Но с каждой минутой способность соображать возвращалось. А заодно возвращался и ужас, как анаконда стискивавший его в таких тугих объятиях, что дышать становилось трудно. Ужас этот жил сам по себе, своей жизнью. Он не особенно зависел от мыслей, чувств Валдаева. Он поднимался, как чудовище глубин, и жрал, кого хотел.