На одном гобелене красавица стояла на горе, простирая руки к собравшимся внизу людям. На втором — сидела в окружении внимательно слушающих ее мужчин и женщин. Третий гобелен изображал ту же юную красавицу на цветущем лугу с деревянным посохом в руке. Неподалеку от прекрасной пастушки мирно прогуливались овцы с белоснежной шерстью.

В углу комнаты возвышалась серебряная статуя Девы. Посреди комнаты стоял большой письменный стол на массивных изогнутых ножках. На нем лежали свитки и книги по демонологии, географические карты, пергамента с чертежами. Рядом расположились чернильница с гусиным пером, серебряный колокольчик для вызова секретаря и тройной подсвечник с горящими свечами. Два резных кресла, одно большое, стоявшее в торце стола, и второе поменьше, подвинутое к пылавшему камину, завершали меблировку комнаты.

Великий Экзекутор сидел в кресле у камина, развернувшись таким образом, чтобы свет от горящих поленьев падал на развернутый свиток, который он держал на коленях. Это был протокол дознания, проведенного в соответствии с королевским эдиктом о противодействии ересям от двадцать пятого дня месяца итуриэля и 7060 от сотворения мира года в отношении беглого монаха Уильяма Ригглера, предположительно вовлеченного в секту круцифериан лазутчиком гирудов по имени Эндрю Брюс.

Закончив читать, Беверидж аккуратно свернул свиток. Некоторое время он сидел без движения, с задумчивым видом глядя на играющие в камине желто-оранжевые языки пламени. Затем встал, подошел к столу со свитками, присовокупил прочитанный документ к горке остальных бумаг и позвонил в колокольчик. Скрипнула дверь. В комнату вошел розовощекий толстя к Джошуа Фарнам, одетый, как всегда, скромно, в серый камзол и того же цвета бриджи до колен, ниже которых виднелись слегка приспущенные красно-белые полосатые чулки и коричневые башмаки с медными пряжками. Он вежливо поклонился и вопросительно посмотрел на Иеффая Бевериджа.

Великий Экзекутор сидел в кресле у камина, подперев ладонью гладко выбритый подбородок. Казалось, он не заметил вошедшего секретаря. Фарнам, переминаясь с ноги на ногу, машинально поправил белый шейный платок, почтительно кашлянул в кулак. Беверидж вышел из задумчивости и спросил, что тот думает о Ригглере, поскольку именно он присутствовал при последнем допросе монаха и подготовил копию его показаний для канцелярии Великого Экзекутора.

—Уильям Ригглер, по нашим разысканиям, человек совершенно никчемный, — с явной готовностью услужить произнес секретарь Трибунала. — Бывший монах, изверженный из чина за пронырство и привязанность к винопитию. С тех пор шляется по злачным местам, живет подаяниями и не чурается мошенничества...

Пройдох, подобных «благочестивому» Уильяму Ригглеру, Великий Экзекутор знал не понаслышке. Знал он также и настоящую цену их показаниям. Беверидж пустился в мысленные рассуждения о том, что в своемстремлении искоренить ересь он сам невольно начал потворствовать негодяям, избравшим доносительство в качестве образа жизни и способа извлечения доходов. Кто, как не он, Великий Экзекутор, недавно убедил короля Уорвика подписать эдикт о повышении платы за помощь в выявлении еретиков? Стоило ли увеличивать вознаграждение за голову еретика с десяти гольденов до двадцати? Не слишком ли поспешным было это решение, имевшее все шансы отбить у людей охоту зарабатывать свой хлеб в поте лица? Беверидж тяжело вздохнул. Стоило! Еще как стоило. Сейчас, когда истинная вера оказалась в страшной опасности, об экономии следует забыть. Если в Уайтроуз ворвутся орды гирудов, королевская казна уже никому не поможет.