Звуки доносились откуда-то из-за угла. Андрей вытер рукой выступивший на лбу пот. Резко свернул за угол, готовясь отбить любое нападение. Но все приготовления оказались напрасными: скрипела и лязгала подвешенная на ржавых цепях над дощатой дверью вывеска с кое-как намалеванным пузатым бочонком. Неужели очередной паб? Не успел Андрей ступить на каменную ступень порога, как дверь распахнулась. На мостовую кубарем выкатился мужчина с испитым лицом, одетый в синюю, подпоясанную толстой белой веревкой рясу монаха.

—Чтоб глаза мои больше тебя не видели, пьянчуга проклятый! — донесся из глубины помещения басовитый крик. — Катись на все четыре стороны!

Монах сидел на мостовой, потирая ушибленную при падении щиколотку. Только сейчас Андрей заметил, что тот бос, а ряса у него разорвана на груди. Сквозьпрореху были видны густые, напоминавшие баранью шерсть, курчавые волосы. На шее у бедняги висел тяжелый деревянный ящик для сбора подаяний. Недовольно бурча что-то себе под нос, монах поднялся и, хромая, пошел прочь, не удостоив Брюсова даже взглядом.

Андрей взглянул на вывеску с бочонком. Пожалуй, кружка пива — именно то, что нужно сейчас этому пропойце. Пиво развяжет ему язык и поможет выяснить обстановку. Судя по красному носу забулдыги и проклятиям хозяина трактира, монах не дурак выпить.

—Постойте, святой отец! — Андрей с удивлением заметил, что начал изъясняться, как герой романов любимого с детства Вальтера Скотта. — Приглашаю вас на обед с пивом.

—Плоть наша так же страдает без пищи, как душа без молитвы, — с видом полного смирения отвечал монах. — Сухая корочка и глоток влаги — вот все, что требуется страннику для избавления от немощи.

Задрав рясу чуть ли не до колен, он довольно резво поднялся по крутым ступеням, открыл дверь и с поклоном пропустил Брюсова вперед. В лицо им пахнуло запахом жареного мяса и лука. Стены трактира были сложены из дикого камня. В низком тесном помещении с балочными перекрытиями, подпертыми несколькими столбами, царила полутьма. Тусклый свет падал из единственного затянутого бычьим пузырем окошка. В углу пылал очаг с выведенным прямо в стену дымоходом. Одетый в лохмотья белобрысый мальчишка-подносчик лет десяти поворачивал вертел с половиной бараньей туши, умещенной меж двух рогаток. Шипел и дымился капавший в огонь жир. Четыре грубо сколоченных стола и восемь лавок составляли всю обстановку заведения.

За массивной дубовой стойкой, отделявшей четверть помещения от остальной его части, стоял хозяин трактира, крепко сбитый кареглазый мужчина в поварском фартуке, надетом поверх некогда белой, а ныне пожелтевшей от времени рубашки. На голове у него был красный колпак, из-под которого выступали длинные черные волосы. Того же цвета щетина служила украшением его подбородка. Он задумчиво водил ножом по каменному бруску и не оставил своего занятия, заметив вошедших. За его спиной располагались деревянные полки. На них были расставлены пузатые кувшины, деревянные тарелки и глиняные кружки с оловянными крышками. На дубовых столах, которые теперь пустовали, виднелись следы трапезы предыдущих клиентов — обглоданные кости и лужицы вина. Не отличался чистотой и земляной пол: последний раз его подметали довольно давно.

Увидев монаха, хозяин грозно сдвинул черные, словно нарисованные на румяном лице брови и раскрыл рот, чтобы разразиться проклятиями, но святой отец опередил его. Он бодро подошел к стойке и кивнул подбородком на Андрея:

—Милорд угощает! Две порции жаркого и кувшин твоего лучшего питья! Эй, Патрик, ты что, не слышал? Пошевеливайся!

—Сперва деньги, — недовольно буркнул красный колпак, с подозрением поглядывая на Брюсова.

—Я прибыл издалека и не знаю ваших цен. — Андрей достал из кошеля на поясе и положил на стойку золотую монету: — Этого достаточно?

—Наконец-то я вижу золото! — радостно воскликнул Патрик и пояснил: — Дела идут из рук вон плохо.