Он начал задыхаться от боли и неожиданности, в глазах у него все поплыло. Его руки непроизвольно дернулись к ране. Комната начала кружиться, и он, зажав руками живот, рухнул на гору куриных перьев. Теплая, липкая кровь просочилась сквозь его пальцы и струйкой побежала из уголка рта — жизнь угасала.

Клодетт судорожно подняла руки к лицу и пронзительно завизжала.

Теперь убийца двинулся к ней.

Клодетт отпрянула назад, ее взгляд был прикован к окровавленному охотничьему ножу: восемь дюймов стали были полностью окрашены в алый цвет. Ей никак не удавалось отвести глаза от клинка. Она встряхнула головой, будто до сих пор не веря в происшедшее у нее на глазах.

— Нет,пожалуйста, не надо!!

Она захныкала и заметалась — сначала влево, затем вправо. Но убийца следовал каждому ее движению, не оставляя никаких шансов бегству, медленно сокращая дистанцию между собой и своей жертвой. Ее охватила паника. Она пыталась найти убежище в груде коробок, хватая их и разбрасывая в стороны. Но оказалось, что тем самым она сама себя загнала в угол. Внезапно она почувствовала, как спиной наткнулась на стену, а это означало, что у нее не осталось ни единого шанса на спасение. Клодетт закричала, увидев, как мерцающий в лунном свете нож начал подниматься и уже даже опускаться вниз.

Это было похоже на воткнувшийся в ее грудную клетку луч огня, пожирающий все ее внутренности. Пылающая боль… Такой боли она никогда в жизни еще не испытывала.

Лезвие ножа глубоко врезалось ей в живот, разрывая ее мясо, проникая в ее тело по самую рукоятку. Оно снова поднималось и вонзалось, поднималось и ударяло, еще и еще…

Клодетт больше не могла кричать, но убийца все еще вонзал в нее свое оружие, словно свихнувшаяся машина, для которой не существует других звуков, кроме звука удара ножа о мясо и кости, хлюпанья крови и еле слышного пения ребят у костра…

Глава первая

Время оказывает незначительное воздействие на маленькие города — здесь, практически, ничего не изменяется. А если какие перемены и происходят, то разве что сами городишки становятся все меньше и меньше. Дети подрастают и уезжают в большие города навстречу большим заботам. Ну, а те, что остаются, понемногу возрождают старые умирающие традиции, вливая в них долю свежей крови — не такую большую, как порция геритола, но равную хотя бы маленькой рюмочке тоника. Но и этого вполне достаточно, чтобы жизнь в таком городке продолжалась.

Бизнес в подобных местах не очень-то выгоден, так что любимым занятием населения являются праздная болтовня и сплетни. Старые солдаты сидят в баре или около фонтана с содовой водой — к слову сказать, многие из них сохранились до сих пор, и если вы их найдете, то они не так уж и плохи — и рассказывают друг другу истории, начинающиеся со слов: «помнишь, когда…» или, на худой конец, «что тогда было…».

— Помнишь, когда девчонка Эла Клири сбежала с этой бандой мотоциклистов в пятьдесят шестом… Ее еще потом подобрала полиция в… Дьявол, где же это было? В Брэттлберо? И домой она вернулась с татуировкой. Черт возьми, Эл так орал на нее, что было слышно в соседнем округе…

— А между прочим, что потом приключилось с Бонни Клири?

— Слышал, что она свалила в Калифорнию. А там вышла замуж за какого-то продюсера.

— Что?! Бонни? Замужем за продюсером? Не может быть! Нет, признайся, что ты врешь!

— Своими собственными ушами слышал. Конечно, ты ведь знаешь, что чуть ли не каждый калифорниец, про которого у нас рассказывают, продюсер или режиссер. Ну, ведь правда?

— Так что, может она еще и снялась в каком-нибудь фильме?

— Слушай, зная Бонни, можно быть уверенным, что, если она где и снялась, то это в таком фильме, в котором ты не захотел бы увидеть свою мать.