С разбегу я пнул крайний щит, хотя знал, что за ним никого нет. Картон глухо треснул и медленно отвалился от стены. На нем был изображен человеческий силуэт, видимый только наполовину. Вторая половина тонула в сплошном черном поле. «Пора выходить из тени» гласила надпись на плакате.

Я испугался. Нехитрая госреклама, призывающая всего-навсего честно платить налоги, показалась мне вдруг наглым, вызывающим посланием с того света запиской от моего чудовища. Ему не терпелось. Ему было пора. Силуэт человека, наполовину пожранного темнотой, ясно давал понять, чем Оно собирается заняться. Я быстро посмотрел на часы. С минуты на минуту мог прийти кто-нибудь из съемочной группы. Хорошо, если сразу все — Оно не нападает на большие компании — а если придет только один? Господи, что я тут делаю?! Это не Бесноватому, а мне надо бежать, отсидеться где-нибудь в укромном уголке и вернуться, когда все будут в сборе!

Хорошо еще, что есть у меня такой укромный уголок. Там, в подвале недостроенного корпуса, сумрачно, но тихо, и припасены ящики, чтобы не холодно было сидеть. Там мы будем одни — я и Оно, и ни за что на свете не выйдем из тени. Раньше времени…

К концу разговора Щедринский совсем расклеился. Он пропускал вопросы мимо ушей, смотрел в одну точку и думал о чем-то своем. Колесникову никак не удавалось вывести его из ступора.

— Ну ладно, вы, я вижу, устали, — участковый поднялся, — пойду, побеседую с коллективом…

Он открыл дверь и, уже шагнув за порог, оглянулся.

— …А потом вернусь, и продолжим!

Альберт Витальевич не отреагировал на его слова. С испуганным изумлением он смотрел куда-то мимо, в темноту коридора.

— Что там такое? — Колесников уловил краем глаза какое-то движение, но, обернувшись, заметил только длинную, угольно-черную тень, скользнувшую по полу.

— Кхм… кошку держите? — спросил он Щедринского, просто так, чтобы справиться с холодком, внезапно пробежавшим по спине.

— Кошку? Н-не знаю… — ответил тот почему-то шепотом.

— Хорошо. Разберемся! — участковый решительно закрыл дверь и направился в студию.

Здесь он застал почти всю съемочную группу за накрытым столом, только двое рабочих лазили по колосникам, натягивая от пола до потолка необъятных размеров синее полотно.

— Чайку выпейте, товарищ капитан! — пригласила Алла Леонидовна и тут же по-хозяйски распорядилась:

— Леночка! Подай, киска, сервизную чашку из реквизита. Илюша! Сзади тебя стул свободный. Передай товарищу. Вам с чем бутерброд? Салями, сервелат?

— О! Да у вас тут прямо пир горой! — Колесников не стал ломаться и подсел к столу, тем более, что собирался еще кое-что узнать от съемочной группы.

— Спонсорская продукция, — пояснила Алла Леонидовна. — До следующей съемки все равно не доживет, так что поневоле приходится пировать. Праздник живота, так сказать. При наших-то зарплатах на свои не погуляешь! А у вас как, в милиции?

— М-да, — Колесников покивал, — тоже на сервелаты не хватает…

— А го-орят, сейчас в милиции хо-ошо платят, — сказала непрерывно жующая Леночка, подавая ему чашку чая и тарелку разноцветных бутербродов. — У меня о-ин знакомый в РУ-ОПе служит, так он…

— Ну, сравнила! — хохотнул маленький востроносый оператор. — То в РУБОПе, а то участковым! У меня жена, например, участковый врач.