Кочевник знал. Терри был с ним вместе в «Venomaires» больше года — суровый период, — потом уже три года в «The Five». Он пережил прошлым летом развод, который давил на него свинцом в турне по юго-востоку, и короткий флирт с оксиконтином, пока товарищи по группе не помогли ему завязать с этим опасным увлечением.

Глядя в лицо Терри, Кочевник подумал, что вот так же может выглядеть его лицо. Или Майка, или Джорджа, или Берк, или — если отвлечься от румянца молодой свежести — Ариэль. Все они устали. Это была не физическая усталость — у них еще хватит сил тянуть этот плуг, и они будут делать свою работу, и делать ее профессионально, но усталость мозговая. Усталость души, рожденная смертью ожиданий. Столько вокруг групп, столько групп. И столько среди них хороших, которые никогда не дают передышки. Сейчас каждый может записать диск на портативных восьми- или двенадцатидорожечных устройствах, всякий может выложить дурацкое видео на YouTube, сделать для своих творений страницу на MySpace. Так много вокруг шума — как добиться, чтобы тебя слушали? Не просто включили в плей-лист очередным шумом, но слушали, чтобы отложили свои телефоны и отключили лихорадочное бормотание мира, а тебя — слушали? И слышали? Но столько шума, столько треска вокруг, столько музыки — и хорошей, и плохой, и все это в эфире, но такая музыка только для одного годится — крутить ее, закольцованную, тихим фоном в лифте или в магазине.

— Можно мне объяснить? — повторил Терри.

Кочевник кивнул.

— Я хочу заняться старыми инструментами. У меня кое-что отложено на это, и отец говорит, что даст мне ссуду.

По торопливой, взахлеб, речи Терри, по слышному в голосе облегчению от сказанного Кочевник понял, что друг давно уже вынашивал это решение. Сперва оно было как мелькнувшая мысль, еще когда они играли в «Venomaires». Эта мысль развивалась, крепла, отращивала крылья и целеустремленность — и теперь выросла достаточно, чтобы унести с собой Терри.

А Терри продолжал говорить, радуясь возможности наконец-то облегчить душу. Его план, говорил он, в том, чтобы вернуться домой, в Оклахома-Сити. И там заняться этим делом — покупать инструменты в любом состоянии: винтажные органы «Хаммонд» во всех вариациях, «фарфисы», пианино «Родес», клавиши «Хохнер», «Джемы», «Кастомы», «Кордовоксы», «Элки» и «Эйстоны», линии «Дорик» и «Экосоник», и прочих древних и гордых воинов — и возвращать их к жизни. У него почти по всем уже есть инструкции, говорил он, и он сам отлично умеет восстанавливать винтажные инструменты собственной коллекции. Он может починить вообще все, что в руки попадет, а если какие-то запчасти не найдутся, может сам их сделать. Старые клавишные, говорил он, теперь мечта коллекционеров. Они — вымирающий вид, и почти все их модели исчезли, когда началось победное шествие диско. Но есть сейчас люди, желающие найти инструменты, на которых играли в юности в гаражных оркестрах, или починить те, что плесневеют в подвале. И он уже слышит некоторые из них в новых песнях. Он наверняка сможет создать в интернете поисковую службу для музыкантов или коллекционеров, которым нужны какие-то конкретные клавиши. Надо еще кое-какие детали продумать, но он считает, что начало будет хорошее.

Когда Терри закончил прокладывать свой будущий курс, Кочевник не знал, что сказать. Впереди справа висел рекламный плакат — они подъезжали к окраинам Темпля. На плакате был изображен мужчина латиноамериканской наружности, с серебристыми усами и густыми серебристыми бакенбардами, одетый в черную ковбойскую шляпу, черный смокинг, черную рубашку с кружевами и черный галстук с бирюзовой булавкой, и он улыбался, показывая на надпись: «Хорошие парни не всегда в белом».