Тру щелкнул кнопку воспроизведения. Кочевник не стал выходить из комнаты.

Ковбой постукивал ручкой по краю стола. Радиоприемник потер рукой рот, готовясь зарокотать.

— Откуда у вас эти шрамы, Аполлион? — спросил Приемник. — Это же сатанистские символы?

— Два вопроса, один ответ: седьмым домом Фурии владеют.

— Да-да, вы уже говорили. В этой фразе смысл есть, или это словесный мусор?

— Для меня в ней смысл есть.

— Просветите нас.

— Да я бы даже и хотел бы, — последовал ответ, — но вам этой игры не понять.

Тут Ковбой влез в разговор обеими ногами:

— Игры? Какой еще игры?

Разрушитель молчал.

«Та-та-та», — выстукивала по краю стола ручка Ковбоя. Радиоприемник прокашлялся — как треск помех в репродукторе.

— Ваш отец говорил мне вчера, что вы были образцовым студентом…

— Я и сейчас образцовый студент — просто сменил факультет.

— Мы до этого дойдем. Он сказал, что вы активно занимались в шахматном клубе. Это и есть ваша игра?

— Вас бы это больше устроило, — криво улыбнулся Аполлион. — А шоколадку свою я получу? Я бы настолько лучше говорил, если бы во рту что-то было сладкое.

— Угу. — Радиоприемник вздохнул и посмотрел взглядом измученного человека, который от всей души, искренне хочет домой. — Билли, ты не принесешь ему чего-нибудь? Вам что хотелось бы? «Сникерс»?

— Любой шоколад, — ответил Аполлион.

Билли — Ковбой — встал, поискал в кармане мелочь и вышел.

— Зря он это, — буркнул Кочевник себе под нос.

На видео никто ничего не говорил, пока Ковбой не вернулся.

— Это подойдет? — спросил он, кладя перед Аполлионом пакетик «M&M’s».

— Да, спасибо.

Аполлион аккуратно надорвал пакет и высыпал его содержимое кучкой. Потом начал раскладывать драже по цветам — синее, зеленое, желтое, красное, коричневое и оранжевое. Взял по штучке зеленого и желтого и стал жевать.

— Не скажете ли вы нам, — заговорил Радиоприемник, — как именно Бесси велела вам ехать на «Стоун-Черч»?

Аполлион продолжал раскладывать цвета, время от времени съедая по паре-тройке драже.

— Вы слышали вопрос? — спросил Ковбой.

Терпение его становилось все тоньше и тоньше, как змея на голодной диете.

Когда Радиоприемник заговорил снова, бас его звучал угрожающе. Игры кончились.

— Вашей сестры нет в живых. Так как вы можете тут сидеть и говорить нам — и думать, что мы поверим, — будто она вам велела украсть пистолет и кого-то убить? Противоречит логике, не находите?

Аполлион съел еще несколько драже, потом встретился взглядом с седым копом.

— Логика, — ответил он, — есть создание человека. Она — узкая дверь в очень большой дом. В этом доме много комнат. В некоторых хочется жить, в других… не особо. Логика — пересушенная рубашка, и когда ее вынимают из машины, она жмет в горле, душит и стягивает плечи, но мама тебе говорит, что ее все равно надо носить, потому что она на тебе была в тот вечер, и она тебе ни за что не позволит ее выбросить. Потом, когда ты из нее вырастаешь и ее уже на тебя никак не натянуть, мама из нее делает тебе наволочку на подушку. Логично? Из рубашки наволочку делать?

Оба копа какое-то время молчали. Ковбой шевельнулся на стуле.