— Можете назвать какую-нибудь из наших песен?
— «Когда ударит гроза», — сказал Эш.
— Не вы. Я хотел бы получить ответ от мистера Честера. Какое-нибудь название песни приходит на ум?
Роджер Честер смотрел и молчал. Сделал глоток из кружки.
— Строчки из наших песен? — Ответа не было. — Название дисков? — Кочевник приподнял брови. — Ну хоть что-нибудь?
В субботний вечер Ариэль в снопе желтого света пела на сцене «Виста Футура»:
Барабаны Берк набрали силу, тарелки заговорили переливами, Кочевник шагнул вперед исполнить соло на «стратокастере». Оно было легким и свободным, почти блюзовым. Звучало оно так, будто его выплеснули на залитую дождем улицу из клуба, где висела афиша: «Только одно выступление. Дин и группа „Roadmen“».
Он нервничал, но не из-за соло — с этим все в порядке, — но оттого, что дальше будет строчка, которую написал он. И еще потому, что в глубине души боялся этой песни.
— Один диск назовите, — попросил Кочевник Роджера Честера в офисе на четвертом этаже. — Вот начало названия нашего последнего диска: «Кет-ЦЕЛЬ…»
— Мне это знать не надо, — ответил человек за столом. — Этим занимается Эш.
Кочевник кивнул. Интонация Роджера Честера была очень красноречива.
— А вы вообще музыку любите? — спросил Кочевник.
Необходимости притворяться больше не было.
— Вашего типа — нет. Не особенно.
— А вообще какую-нибудь?
— Слушайте, не надо тут умничать. Этот бизнес, друг мой, начал еще мой дед. Сколотил караван певцов-кантри, и они играли в таких местах, где вы бы ссать не стали. А мой дед был зазывалой — стоял сзади в грузовике и орал в мегафон. Зазывал клиентов с полей и ферм и брал с них маленькие денежки за большое развлечение. — От его голоса звенело стекло. Кочевник подумал, что еще чуть-чуть — и снежный баран возьмет реванш.
— A-а, понял теперь! — Глаза у Роджера Честера светились, но недобрым пламенем. — Эш, посмотри-ка на эту троицу. Знаешь, что ты видишь?
Наверное, Эш решил, что вопрос риторический, потому что от ответа воздержался.
— Это арти-и-исты! — громогласно сообщил Роджер Честер. — Мне такие попадались. Они приходят изменить мир и объявить великие истины, а кончают тем, что живут в машинах и на хлеб зарабатывают, играя на перекрестках. Знаете, что я вам скажу? — Он выдержал паузу — не слишком долгую. — На ваше искусство всем положить с прибором. На ваши откровения. Так было во времена моего деда, и уж точно в наши времена так. Люди хотят развлечься. — Он разделил это слово на три отчетливых слога, будто его гости никогда его раньше не слышали. — Что музыка говорит — им плевать. Они не слушают. Они приходят в бар в пятницу вечером — повеселиться, пива выпить, с парнем или с девушкой познакомиться. А вы тут знаете кто? Звуковой фон, вот кто вы.
Берк положила сапог на стол.
Роджер Честер на нее глянул, но его уносил поток вещания истины, и он решил, что выдаст этим людям то, на что они напросились.
— Суть нашего дела — деньги, — сказал он. — А не искусство. Искусство идет на хрен. Разве что я на нем смогу наварить как следует, и тогда я скажу: принесите мне побольше искусства! Но продавать людям откровения — это работа тухлая. Если это ваше откровение, ваш месседж нельзя замаркировать, упаковать, продвинуть на рынок и продать масштабно, то его — с моей точки зрения, друг мой, — попросту нет. |