На стене, по которой все это медленно перемещалось, фосфоресцировали номера, указывая, в каком месте какой образец добыт. Дятлова усадили перед комбайном-исследователем. В бункер прибора ввели образцы, и Дятлов приник к окулярам. Комбайн выполнял по программе тончайшие срезы, мгновенно делая анализы, позволял разбираться в деталях мельчайших структур.
Задавая порядок исследований, теоретик разволновался, путал штурвальчики, кнопки и рукоятки на пульте.
Мудрый ворчал:
- Послушай, ты мне сломаешь комбайн! В шахте - рудничный газ, а из тебя уже сыпятся искры! Хочешь пустить всех на воздух?
- Немыслимо! Это фантастика! - бормотал теоретик, не слушая Мудрого. - Я ведь предвидел, но даже подумать не смел, что увижу своими глазами так скоро!
- Не веришь глазам?! Открой их пошире! - советовал Мудрый.
Одним из решающих доводов в пользу естественного происхождения жизни считалась способность аминокислот образовывать студенистые массы коацерватов - собирателей белковых веществ. Отсюда уже вполне мог взять начало природный отбор. Полагали, что именно так на стыке двух древних геологических эр - архейской и протерозойской (каких-нибудь три миллиарда лет назад) зародилась первая жизнь. Но если ученые только еще допускали, что известняк и графит архея - результат деятельности живых организмов, то найденные в отложениях протерозоя остатки сине-зеленых водорослей ни у кого не вызывали сомнений.
Лаборатория медленно двигалась по стене, и в комбайн поступали все новые порции проб.
- Это фантастика! - повторял теоретик, не отрываясь от окуляров. Господи, как вы наткнулись на эти пласты?
- Сначала "наткнулись" на монографию Дятлова, - скромничал Мудрый. Ты ведь сам показал, что может остаться от первых коацерватов. А когда знаешь, что ищешь, уже проще найти.
Корифей теперь собственноручно брал пробы породы и, загружая прибор, изучал поразительным образом сохранившиеся следы протожизни. До этого дня в его практике не было случая, чтобы прогнозы сбывались так полно.
- Нет слов! Это просто чудо! - бормотал он.
- Слов и не нужно. Скорее заканчивай! - торопил Мудрый. - Будет достаточно одного росчерка твоего пера!
- Еще одну пробу! - в который раз умолял теоретик, прильнув к окулярам.
Прошло около четырех часов, и хозяин чувствовал себя до предела измотанным "цыплячьими поисками" гостя.
- Все! Конец! - Палеонтолог решительно повернул выключатель. - Мы возвращаемся в галерею. Требуются некоторые формальности для того, чтобы засвидетельствовать открытие. В салоне ждет протокол, который мы вместе должны подписать.
- Я готов. - Гость не спорил. Он был возбужден, счастлив. И даже новая пытка в подъемнике не могла омрачить его радость.
Мудрый стал разговорчивей - сыпал словами, рассказывал, как мучительно формировался его коллектив, каких колоссальных усилий, скольких бессонных ночей им стоила эта победа. Говоря о коллегах, о "доблестных рыцарях истины", он поднимался до пафоса. Корифей хорошо представлял себе трудности поиска, а в том, что выспренность главного палеонтолога шахты казалась ему неестественной, винил самого себя: "Видно, я не могу всей душой, без оглядки, порадоваться чужому успеху".
Хозяин шел рядом и дружелюбно похлопывал гостя по тощей спине: теперь он был уверен, что "этот слюнтяй" не намерен инспектировать их по всей форме и, следовательно, страшен не больше, чем старый закормленный шпиц.
Когда они выбрались на галерею и укладывали маски в пазухи халатов, неожиданно в брючном кармане Дятлов нащупал маленький гладкий предмет и понял, что, сдавая в проходной сигареты, забыл оставить там зажигалку. Она напомнила о куреве, и Дятлов уже предвкушал удовольствие: он только подпишет бумагу и умчится на лифте к своему портсигару. А пока что он наблюдал, как победное настроение, безопасный очищенный воздух и свет галереи преображали Мудрого, залюбовался его мощной фигурой, крупным красивым лицом, на котором линия носа почти без излома продолжала линию лба. |