|
Нелюбимое дитя никогда не найдет любви. Дитя, которое не научилось смеяться, никогда не найдет в мире ничего смешного. Дитя, слишком глубоко раненое, проведет всю жизнь, раздирая струпья на незаживающей язве». Смола подумала о необдуманных словах и беззаботных поступках родителей, виденных ей в цивилизованных странах. Им как будто недосуг заняться детьми. Они слишком заняты, слишком полны собой, и всё это передается от поколения к поколению.
Среди дальхонезцев, в деревнях и севера и юга, терпение считается даром, возвращаемым детям, которые сами по себе — дар. Терпение, полновесное уважение, готовность выслушать и желание научить — не таковы ли добродетели родителей? И что толку в цивилизации, способной процветать, систематически уничтожая эти драгоценные связи? «Уделить время детям? Нет времени. Работать, чтобы их накормить — да, это ваша ответственность. Но ваша верность и сила и энергия — они принадлежат нам. Нам? Кто мы? Мы опустошители мира. Чьего мира? Вашего. Ее… да, мира Адъюнкта. И даже Смертоноса. Бедный, заблудившийся Смертонос. И Хеллиан, не вылезающая из мокрых горячих объятий алкоголя. Ты и странствующий отставной жрец с вечной ухмылкой и больными глазами. Ваши армии, ваши короли и королевы, ваши боги и, самое главное, ваши дети. Мы убиваем их мир прежде, чем они вступают в права наследования. Убиваем прежде, чем они станут взрослыми и поймут что к чему».
Она снова потерла лицо. Адъюнкт так одинока, да. «Но я пыталась. Думаю, пыталась честно. Вы не так одиноки, как вам кажется, Тавора Паран. Подарила ли я хотя бы это? Когда я ушла, когда вы стояли одна в шатре, в тишине — когда ушла и Лостара, когда никто не видел вас — что вы сделали? Ослабили ли вы внутренние цепи?
Если Бутыл следил за вами через одну из крыс — что он увидел? Там, на вашем лице? Ну хоть что-то увидел? Совсем ничего?»
— Что это горит?
— Ты, Мелоч.
Пехотинец не пошевелился. От подметок шли струи черного дыма. — Уже готовы, Чопор?
— Клянусь, не хуже хрустящего бекона.
— Боги, как я люблю бекон.
— Ты ноги передвинешь? — спросил Мулван Бояка.
— Что, ставки делали, уроды?
— Разумеется, — сказал Превалак Обод.
— Кто считал до десяти?
— Я. Мне приказали. Нас тут как раз десять со Смертоносом и Досадой, хотя они не ставили. Слишком заняты.
— Смола, ты ставила?
— Да, — отозвалась Смола.
— Число?
— Семь.
— Обод, ты сейчас на чем?
— Три.
— Вслух считай.
— Пять, шесть, се…
Мелоч вытянул ноги из костра и сел.
— Вот это верность, — ухмыльнулась Смола.
Солдат улыбнулся: — Точно. Теперь ты меня любишь?
— На половину.
— И так сойдет. Неп Борозда, сколько стоит быстрое исцеление?
— Ха! Твою полвину! Ха, ха!
— Половину половины…
— Не! Не!
— Или так, или меня сержант прикажет исцелить. За так.
— Тоже верно. — Смола глянула на Бадана Грука. — Нам нужен твой целитель, Бадан. Заметано?
— Конечно.
— Подстава, — пробурчал Чопор. — Заранее сговорились, чую не хуже бекона.
— Полвина полвины, Мылч!
— Будь к нему добр, Мелоч, и он постарается.
— Да, сержант Смола. Согласен. Половина половины. Где куш?
— Все выкладываются, — сказал Обод, поднимая шлем. — Пускаю по кругу.
— Вот гнусь, — буркнула Спешка. — Оглянись, нас надули. |