— Это была случайность…

— Что?

— То есть откуда я знал, что ей нравится соблазнять твоих друзей?

— Не она, а ты.

— Но ты сам….

— Я соврал! Я пытался тебя утешить! Нет, черт дери — я пытался тебе показать, что ты никто, а с твоей тупой башкой… Ладно, забудем. Я тебя простил…

— Ты был пьян и мы разворотили целую улицу, пытаясь убить друг друга…

— А потом простил. Забыли, говорю.

— Хотелось бы! Ты вот сказал, что она похожа…

— Она похожа!

— Знаю что похожа! Просто заткнись, понял? Мы не… мы не…

— Нет, мы именно они. Ты сам знаешь, Гес. Тебе не нравится, но ты знаешь. Нас отрезали. Нам назначили судьбу. Прямо здесь и прямо сейчас. Она Дестриант, ты Надежный Щит и я Смертный Меч…

— По кругу, — сказал Геслер. — Я Смертный Меч…

— Хорошо. Рад, что все улажено. Пусть что-нибудь нам сварит…

— О, как раз этим и занимаются Дестрианты. Верно? Готовят для нас?

— Я голоден, а еды нет.

— Попроси ее. Вежливо.

Буян оскалился на Келиз.

— Торговое наречие, — подсказал Геслер.

Но Буян просто показал на рот и погладил брюхо.

Келиз отозвалась: — Вы есть.

— Голодны, да.

— Еда, — кивнула она и указала на кожаную сумку.

Геслер улыбнулся.

Келиз встала. — Они идут.

— Кто?

— К’чайн Че’малле. Армия. Скоро… война.

И тут Геслер почувствовал, как дрожит земля под ногами. Буян ощутил то же самое. Оба повернулись на север.

«Святая развилка Фенера!»

Глава 23

У нее был дядя, принц, высоко стоявший на ступенях… но, увы, не той лестницы. Он предпринял попытку переворота и обнаружил, что все его агенты были на деле агентами чужими. Это ли заблуждение привело его к смерти? Какое именно решение сделало гибель неизбежной? Королева Абрасталь много раз обдумывала судьбу этого человека. Самое любопытное, что он сумел сбежать, выскользнул из города и добрался до восточной границы. Но последним утром его скачки некий фермер встал рано, страдая от ревматизма в ногах. Крестьянину было пятьдесят семь лет от роду; больше тридцати лет он по осени возил урожай семейного поля в деревню, что лежала в полутора лигах. У него была двухколесная тележка.

Должно быть, в то утро он пробудился от миазмов своей смертности, истощенный и слабый. Он, наверное, смотрел на туманы, окутавшие низкие холмы и луга между полями, и нес в руках тишину, и тишина была в его сердце. Мы уходим. Все, что было легким, становится пыткой, и лишь разум остается незамутненным, остается пленником в ловушке стареющего тела. Пусть утро обещало теплый день, холодная тьма ночи оставалась в его душе.

Трое его сыновей вступили в армию и где-то сражались. Шли слухи о каком-то мятеже; старик мало что об этом знал, а беспокоился еще меньше. Вот только сыночков его нет рядом… Прихрамывая от боли, он подвел мула к хлипкому фургону. Он мог бы выбрать привычную тележку, но единственный годный мул — остальные успели состариться и заболеть — отличался длинными ногами, запрячь его в небольшое ярмо тележки было трудно.

Приготовления и загрузка фургона заняли все утро, пусть полуслепая жена и помогала ему. Когда он тронулся в путь, погоняя животное, туманы выгорели и встало солнце, яркое и мощное. Каменистая тропа, ведшая к перекрестку дорог, больше подходила для тачки, нежели для фургона, так что продвигался он медленно; когда повозка въехала на насыпь, солнечные лучи почти ослепили фермера.