Матрона производит их в ужасающих количествах.

Не нужно иных доказательств. Война близится.

То, что Ве’Гат причиняли Матроне жестокую боль, вылетая с потоками крови и жгучей жидкости, перестало играть значение. Необходимость, знала Келиз, самый суровый хозяин.

Ни один из охранявших проход Солдат не помешал ей ступить на каменный помост. Он был покрыт выбоинами, приспособленными для когтистых лап; снизу шел поток холодного воздуха — погружение в температуру прохода, должно быть, помогало К’чайн справляться с инстинктивным страхом перед подъемом на лифте, со скрипом и скрежетом доставляющим их через уровни Сердца в Глаза, Внутреннюю Твердыню, в Гнездо Ацил, дом самой Матроны. Сейчас она ехала одна, механизм не был перегружен, и все, что она слышала — это свист ветра. Как всегда, чувства обманывали ее: казалось, она не возносится, а падает. Пот на лбу и руках быстро стал ледяным. К тому времени, когда подъемник замедлился и замер на основном уровне Глаз, она дрожала от холода.

Часовые Дж’ан заметили ее появление у подножия расположенных полукругом ступеней, что ведут в Гнездо. Как и Ве’Гат, они остались равнодушными — зная, без сомнения, что ее вызвали, но не находя в ней ни малейшей угрозы для Матроны, защищать которую они рождены. Келиз не просто безобидна; она бесполезна.

Горячий пряный воздух окружил ее, словно плащ. Она шагнула на ступени, начиная неловкое восхождение во владения Матроны.

Наверху застыл один — единственный часовой. Бре’нигану было не меньше тысячи лет; тощий и высокий — вдвое выше могучих Ве’Гат — он был покрыт тусклой чешуей, делавшей его каким-то призрачным, словно вырезанным из отбеленной солнцем слюды. В разрезах глаз не видно ни зрачков, ни радужек — одна мутная желтизна с пятнами катаракт. Келиз подозревала, что Бре’ниган слеп — но точно сказать нельзя, ведь двигается Бре’ниган с полной уверенностью, изящно и элегантно, будто сделан из жидкости. Длинный слегка изогнутый меч висел в медном кольце, наполовину утопленном в коже поясницы ящера. Меч был длиной с Келиз; лезвие из какого-то сорта керамики имело светло-пурпурный оттенок, хотя безупречно острые лезвия блестели серебром.

Она приветствовала Бре’нигана кивком, не вызвавшим никакой заметной реакции, и прошла мимо стража.

Келиз надеялась… нет, она молилась… и поэтому, увидев двоих К’чайн Че’малле, что стояли перед Матроной, поняв, что больше здесь нет никого, впала в уныние. Тоска хлынула потоком, угрожая поглотить ее. Она с трудом набрала воздух в стесненную грудь.

За недавно прибывшими громоздилась на помосте Ганф’ен Ацил, Матрона, излучавшая волны мучительной боли. Это осталось как прежде, это не изменится — но Келиз ощутила исходящую от громадной королевы горькую струю… еще чего-то.

Выбитая из равновесия, опечаленная Келиз только сейчас заметила, в каком состоянии прибыли двое К’чайн Че’малле: жестокие, плохо залеченные раны, хаотический рисунок шрамов на боках, шеях, бедрах. Твари выглядели истощенными, доведенными до грани отчаяния, готовыми на насилие. Сердце сжалось в судороге сочувствия.

Но эмоция быстро ушла. Осталась только истина: Охотник К’эл Сег’Черок и Единая Дочь Ганф Мач не справились с заданием.

Матрона заговорила в разуме Келиз, хотя это была вовсе не речь — скорее неотвратимое вложение знаний и смыслов: — Дестриант Келиз, ошибка выбора. Мы остаемся сломанными. Я остаюсь сломанной. Ты не можешь починить, не одна…

Ни знание, ни смысл не стали благом для Келиз, ибо она могла ощутить за словами Ганф’ен Ацил безумие. Матрона, нет сомнений, сошла с ума. Безумны и задания, которые она навязывает своим детям и самой Келиз. Переубедить ее невозможно. Похоже, что Матрона знает об убеждении Келиз — знает, что ее считают сумасшедшей — но ей все равно.