Майкл старался как мог, действуя дросселем, так и эдак пытаясь оживить зажигание и шепча раненому «сопвичу»:

– Ну же, милый! Держись, старина! Мы уже почти дома, дорогой мой!

Потом он почувствовал, как что то сломалось; одна из главных распорок каркаса громко треснула, рычаги управления перестали слушаться, и самолет ослабел, умирая.

– Держись! – уговаривал машину Майкл.

Но тут в его ноздри проникла резкая вонь топлива, и он увидел полупрозрачную струйку, сочившуюся из под капота мотора и превращавшуюся в белый пар.

– Пожар…

Это был ночной кошмар всех авиаторов. Но остатки ярости еще не покинули Майкла, и он упорно пробормотал:

– Мы спешим домой, старина! Еще чуть чуть продержись.

Они уже пролетели над хребтом, впереди лежала плоская равнина, и Майкл уже мог рассмотреть т образный лес, означавший, что они приближаются к посадочной полосе.

– Ну же, давай, сладкий мой…

Внизу виднелись люди, выскочившие из окопов; они встали вдоль заграждений и махали, подбадривая пилота криками, когда разбитый «сопвич» с грохотом, подпрыгивая в воздухе, проносился у них над головой; одно шасси было сбито снарядом, другое болталось под брюхом.

Все лица были обращены вверх, и Майкл видел открытые рты – все что то кричали ему. До них ведь доносился грохот вражеского огня, сообщавший о нападении, они видели, как огромные клубы́ пылающего водорода возникли в небе за гребнем гряды, они понимали, что на какое то время направленный обстрел прекратится, и потому радостно приветствовали возвращающихся пилотов.

Солдаты остались позади, но их благодарность подняла Майклу настроение, а впереди уже лежали знакомые вехи – шпиль церкви, розовая крыша богатого особняка, похожего на замок, небольшой холм…

– Мы это сделаем, милый мой, – сообщил пилот своему «сопвичу&