Уилбур Смит. Пылающий берег
Кортни – 4
Эта книга посвящается моей жене Мохинисо – с ней связано все лучшее, что случилось со мной в жизни
И вот я услышал о пылающем береге Африки,
Где голодный лев издает ужасный рык.
Уильям Барнс Родс. Бомбастес Фуриозо. Сцена IV
* * *
Майкла разбудил бессмысленный грохот стрельбы.
Это был нелепый ритуал, который начинался в темноте перед каждым рассветом, когда артиллерийские батареи по обе стороны хребтов творили дикарские подношения богам войны.
Майкл лежал в темноте под тяжестью шести шерстяных одеял и наблюдал за вспышками, проникавшими сквозь брезент палатки, подобно неким ужасающим всплескам северного сияния. Одеяла казались холодными и липкими, как кожа мертвеца, по палатке над головой стучал легкий дождь. Холод пропитал всю постель, но все же Майкл ощущал проблеск надежды. В такую погоду им не взлететь.
Однако ложная надежда быстро иссякла, когда Майкл снова прислушался к орудиям, на этот раз более внимательно, и смог определить направление ветра по звукам заградительного огня. Ветер снова дул с юго запада, приглушая какофонию, и Майкл содрогнулся, натягивая одеяла до самого подбородка.
Как бы подтверждая его расчеты, легкий ветерок внезапно стих. Стук дождевых капель по брезенту ослабел и вскоре прекратился. Майкл услышал, как снаружи в тишине сада с деревьев падают яблоки, а потом последовал резкий порыв ветра, и ветки встряхнулись, как вышедший из воды спаниель, и обрушили на палатку тяжелый водопад капель.
Он решил, что незачем тянуться к золотым часам с крышкой, что лежали на перевернутом упаковочном ящике, служившем прикроватным столиком. Наверняка еще слишком рано. Поэтому он зарылся в одеяла и стал думать о своем страхе. Все они мучились страхом, однако жесткие условности, согласно которым они жили, летали и умирали, не могли позволить им говорить об этом, запрещая упоминать о страхе даже в самых косвенных терминах.
Майкл гадал, стало бы ему спокойнее, если бы прошлым вечером, когда они с Эндрю сидели за бутылочкой виски, обсуждая утреннее задание, он смог бы сказать: «Эндрю, я до смерти напуган тем, что мы собираемся сделать»?
Он усмехнулся в темноту, представив себе смущение Эндрю, хотя и прекрасно знал, что Эндрю разделяет его страх. Это отражалось в его глазах, в нервном подрагивании его щеки, так что он постоянно касался ее пальцем, чтобы унять тик. Все старослужащие страдали от реакции на происходящее, каждый по своему. У Эндрю дергалась щека, и еще он постоянно посасывал пустой сигаретный мундштук, как младенец сосет соску пустышку. Майкл во сне скрипел зубами так громко, что сам от этого просыпался; он уже обкусал ноготь на большом пальце левой руки до мяса и каждые несколько минут дул на пальцы правой руки, словно только что прикоснулся к горячему угольку.
Страх слегка сводил их с ума и вынуждал слишком много пить – достаточно для того, чтобы уничтожить рефлексы нормального человека. Но они не были нормальными людьми, и алкоголь, похоже, на них не действовал, не притуплял их зрения и не замедлял движения ног на педалях направления. Нормальные мужчины погибли в первые три недели, они падали, как пылающие ели в лесной пожар, или ударялись о рыхлую, вспаханную снарядами землю с такой силой, что их кости разлетались в щепки, вонзавшиеся в их же плоть.
Эндрю продержался уже четырнадцать месяцев, а Майкл – одиннадцать, а это во много раз превосходило продолжительность жизни, которую боги войны даровали людям, летавшим на этих хрупких сооружениях из проволоки, дерева и полотна. Поэтому они дергались и суетились, постоянно моргали, пили виски вперемешку с чем угодно, смеялись коротко и отрывисто, а потом смущенно переминались на месте, а на рассвете лежали на своих койках, каменея от ужаса и прислушиваясь в ожидании шагов…
Майкл услышал эти шаги, – видимо, было позже, чем ему казалось. |