Она продолжала говорить, и ее мурлыкающий голос лился так тихо, что Патрику приходилось напрягать слух, чтобы услышать ее.

– Они всегда ездили в Париж, каждый год, и даже со слугами. Но я с ними не ездила никогда. Я была тогда еще очень маленькой. Мне казалось, они ездят туда посмотреть на свои деньги в банке. Говорили, что у них было десять миллионов долларов. Вероятно, так и было. Я знаю, например, что семье Фрэнсисов было до них очень далеко.

– Я хотел бы поговорить с тобой о том, о чем ты рассказала мне раньше, – сказал он настойчиво, и голос его показался ему почти грубым.

– Ладно. Ну что ж, она сама сказала, что вернется на Сен-Фелис умирать. И она почти осуществила это, не так ли? Ты знаешь, я ведь слышала о пожаре. Почему же ты сам никогда мне об этом не говорил?

– А зачем это было делать? Я не люблю говорить об ужасах, а в особенности с тобой. И к тому же я не знал, что это… имеет какое-то отношение ко мне или к тебе.

Кисловатый запах болезни вызвал вновь приступ тошноты. Неясное зеленоватое мерцание солнечного света, сочившегося сквозь скошенные планки оконных жалюзи, вызывало у него головокружение. Он провел рукой по мокрому от пота лбу.

– Да, да. Она мне рассказывала. Я очень хорошо это помню, – повторила Агнес.

– Рассказала тебе о пожаре?

– Нет, нет, – произнесла она с раздражением, – нет. Не об этом, а о своем невозвращении. Вот что я имела в виду. Однако она все-таки возвратилась. Только непонятно, почему? Ах да, да. Из-за сына… Я теперь много чего забываю, Патрик. Это все из-за лекарств против боли. Но все старое я помню. Все-все помню.

– И ты уверена, что не ошибаешься? Например, в этом деле?

В се глазах вдруг вспыхнул знакомый злой огонек.

– Я что, по-твоему, дура? Или думаешь, я выдумываю какую-то сказку, чтобы позабавить ребенка?

Настала очередь ему задать ей вопрос:

– Почему же ты никогда не говорила этого раньше?

– Мне не хотелось обижать се. Я бы и теперь предпочла ничего не говорить. Завтра пожалею о том, что рассказала. Я уже чувствую себя виноватой.

Лояльность! Да, это была лояльность по отношению к старому семейству, старинный кодекс чести. Долг до конца!

– Патрик! Ты ведь не будешь ни с кем говорить об этом, да?

– Раз ты не хочешь, мама, чтобы я сделал так, так оно и будет.

– Всю свою жизнь я хранила это вот тут, – сказала она, дотрагиваясь до впалой груди выше сердца. – Вот тут. И не потому что хотела сохранить ее секрет… Не только поэтому, что бы там не говорили. Причина этого в том, что я хотела сохранить вас всех для себя… О, теперь ты большой важный человек! Говорят, ты будешь разъезжать по всему миру.

– Они преувеличивают. Ну, может быть, несколько поездок туда-сюда, чтобы накопить денег, которые нам нужны для того, чтобы приобрести кое-какие вещи.

– И ты все еще не веришь тому, что я рассказала тебе о тебе самом, так ведь?

– Я…

– Дай мне подержать твои руки. Я ведь умираю, Патрик.

– Я знаю это, мама.

– Ты больше никогда меня не увидишь.

– Я знаю и это, мама.

– Так разве я бы стала лгать тебе? Клянусь, что все сказанное мной чистая правда.