Международные агентства новостей выдавали друг за другом такие репортажи и сообщения:

«В то время, как лево– и праворадикальные группировки, сохранившиеся от режима Мибейна, обвиняют друг друга в убийстве премьер-министра Патрика Курсона, Сен-Фелис переживает новую волну насилия. Вчера верные правительству войска отразили попытку мятежников захватить радиостанцию, но в других районах ключевые объекты за истекшие двое суток переходили из рук в руки по три-четыре раза. Две воинские казармы полностью сгорели. Правительственные силы обнаружили значительное количество различного оружия, принадлежащего диссидентским элементам различного толка. В этих тайных складах найдено много бутылок с «коктейлем Молотова», гелигнитом, а также огнестрельное оружие нескольких видов».

* * *

«Грабежи и вандализм в Коувтауне постепенно берутся под контроль. Банки и магазины все еще обшиты досками и фанерой. Исполняющим обязанности главы государства мистером Фрэнклином Пэрришем введен комендантский час с шести часов вечера до шести часов утра.

Восстановить спокойствие на Сен-Фелисе удалось только на третью ночь после убийства премьера. Число убитых колеблется от пятнадцати до двадцати, зафиксировано такое же количество раненых. Арестовано свыше ста человек, схвачены лидеры мятежных групп, комендантский час отменен. Корреспонденты отмечают удивительно активное сотрудничество гражданского населения, уставшего от конфликтов и потрясенного этой трагедией.

Патрика Курсона хоронили на четвертый день утром. Собор в Коувтауне был переполнен, толпы народа толклись на его ступенях и заполняли прилегающую улицу.

– Он был человеком, всегда придерживающимся золотой середины, не испытывавшим ненависти, – начал литургию отец Бейкер несколько охрипшим голосом старого, уставшего от напряжения человека. – Скромными были его политические амбиции. Было много других людей, более честолюбивых и более искушенных в искусстве политики. Но то, чем обладал он, было бесконечно более ценным и редкостным: это внутренняя доброта и стремление идти праведным, рациональным путем.

На какое-то мгновение голос его дрогнул, осекся, но он продолжал:

– Кто же поступил с ним так? Это вопрос, который не дает нам покоя и который долго еще будет нас занимать.

По сути дела, думал Фрэнсис, те, кто сделал это, были как раз теми, кого он больше всех любил – Николас и Билл. И он посмотрел на переднюю церковную скамью, где Билл, прилетевший за несколько часов до этого откуда-то, где он пребывал, когда погиб Патрик, сидел рядом с Дезире и дочерьми, одетыми во все черное, и Клэренсом, который все время плакал.

– У обеих политических сторон были свои причины устранить человека, который столь твердо, столь достойно стоял на пути их устремлений, человека, так страстно верившего в ценность человеческой жизни и в возможность мирного решения проблем.

– Слава Богу, что мы покидаем это идиотское место, – прошептала Марджори на ухо Фрэнсису.

Он не ответил. Внезапно им овладел приступ тошноты. Его собственные эмоции, дополненные жаром тесно прижатых друг к другу тел, докапали его. Оказавшись под лучами солнца, лившимися сквозь блеклое стекло витража, он почувствовал сильное головокружение от вида бледно-лиловых пятен, двигавшихся по его коленям.

И, как ему показалось, эта жара истекала отовсюду. Ему почудился огонь, почти так, как это бывает, когда, идя где-то ночью, вдруг ощущаешь едкий запах дыма… Вот так же было, по-видимому, и той ночью. Но теперь в огне был уже не просто дом, в огне была планета: зловещими стали сами небеса над каждым континентом, горел сам воздух, сами цветы.

Должно быть, он издал какой-то звук или стон, потому что Марджори обернулась к нему с выражением удивления и тревоги на лице:

– Тебе нехорошо?

– Здесь так душно…

– Все уже почти закончено, слава Богу.