Как он мог знать? Как он мог говорить такие вещи? А ведь он был по-своему добр. Кто еще приглашал цветного работника посидеть с ним? Мама бы этого не сделала, и дядя Герберт тоже.

– Фанатизм, помимо того, что несет в себе глупость и жестокость, разрушает личность, – любил повторять Дедушка. Однако сам был нетерпимым человеком.

Вот еще одна загадка! По мере того, как ты становишься старше, мир преподносит тебе одну загадку за другой. В голове у нее, как пчелы, роились какие-то смутные мысли – о других краях, о других временах, о том, как люди стали такими, какие они есть…

– Ты слишком серьезна, – по-доброму журила ее Мама. – Мне хочется, чтобы ты смогла научиться получать от жизни удовольствие.

А Ти думала:

«Твои удовольствия не для меня. Я не слишком красива для твоих удовольствий, даже если бы и хотела их. А если бы я была такая же красивая, я бы не знала, что с этим делать, как смеяться, трепать дядю Герберта по щеке в ответ на его взгляд, полный обожания. Мне нужен только кто-нибудь, с кем можно говорить, да вести длинные разговоры, не боясь, что тебя сочтут надоедливой, маленькой, задающей слишком много вопросов».

Дедушка становился старым для нее. В то лето как-то внезапно стало заметно, что он начал терять бодрость, в нем появилась старческая раздражительность. Он часто забывал, что хотел сказать. После обеда он теперь ложился подремать.

В это время Ти уходила в прохладу библиотеки, где приятно пахло деревом. Она читала или наблюдала за Клайдом, вырезавшим цветочный орнамент по краю шкафа. Было что-то успокаивающее в постукивании его молотка и тихом посвистывании, которое помогало ему сосредоточиться…

В один из дней она читала вслух тот самый старинный дневник:

«Июль, 1703 год. Время великой скорби. Брат моей жены и четверо его детей умерли от лихорадки. Едва ли найдется семья, которая не понесла бы страшной потери»».

– Клайд, зачем вообще люди селились в этих диких местах? Я бы никогда этого не сделала.

– Бедность, мисс Ти. В Европе не было работы, а та, что была, оплачивалась плохо. Острова заселялись бедными людьми.

Он напоминал ей, что ее предок не был аристократом. Она оценила иронию и не обиделась.

– Сюда также присылали многих осужденных. Это называлось ссылкой на каторгу, – он отложил инструменты. – Но осужденные не обязательно были преступниками. В тюрьму можно было попасть за кражу нескольких грошей, за долги. Ты мог быть просто невиновен. Просто беден, – закончил он с довольно странной интонацией.

В последовавшем молчании эти слова как-то мрачно и торжественно прозвучали в ней: просто беден.

– Но все равно, – произнесла она, желая нарушить молчание, становящееся гнетущим, – все равно, знать о своих предках – это так интересно, правда? Тебе, должно быть, хотелось бы узнать о своих…

Осознав, что она сказала не то, не к месту, Ти покраснела и стала извиняться, испортив все еще больше.

– Ничего, мисс Ти, – он снова принялся за работу. – Да, мне бы хотелось узнать о своих предках. Только зачем?

– Ты мог бы стать учителем, – сказала она после минутного раздумья. – По-моему, ты знаешь столько же, сколько мои учителя.

– Я мало учился. Моя мама заболела и не могла больше работать, вот я и занялся этим ремеслом, – он повернулся к ней, гордо расправив плечи. – Работать руками не стыдно, хотя даже среди таких, как я, не все так думают.

– Нет, конечно, не стыдно. А твоя мама поправилась?

– Она умерла.

– Ах! А твой отец?

– Не знаю, жив ли он.