Женщина подошла к Булкезу. Он перекатился на бок, вскочил на ноги и нанес ответный удар. Сверкнуло лезвие меча, и на землю посыпались бусы — настоящий град из нефрита, бирюзы и золота. Вся земля под ее ногами оказалась усыпана этим драгоценным ковром. Булкезу отскочил назад, держа меч наготове, и снова замахнулся. В глазах у него горел огонь, который куманы называли «священной яростью битвы», в этот момент лицо князя было исполнено завораживающей злой красоты, столь ценимой его сопле-менниками в мужчине. Он упивался боем и знал, что выйдет из него победителем, как из всех схваток, в которых ему доводилось участвовать.

На темно-золотой коже женщины появились уродливые красные порезы, из которых сразу же хлынула кровь. Красные дорожки зазмеились по ее телу, пачкая юбку.

Противники снова сошлись — получив рану, каждый из них стал осторожнее. Теперь оба знали друг о друге больше и понимали, что легкой победы ожидать не приходится. За спиной Булкезу трепетали крылья — только настоящий воин, одолевший в схватке грифона, имел право носить их. У ведьмы неведомого племени по бронзовой коже стекала кровь, но она смотрела на своего противника так спокойно, словно он был ей абсолютно безразличен. Казалось, даже у камня за спиной Захарии больше эмоций, чем у нее.

Булкезу прыгнул вперед, замахнувшись мечом, — еще немного, и ведьме наступит конец. Захария замер. Но женщина отвела удар копьем и, скользнув в сторону, ударила Булкезу под колени. Тот упал, но тотчас вскочил снова, меч по-прежнему блестел у него в руке. А ведьма отпрыгнула назад, оставив копье лежать на земле. Булкезу злобно осклабился и шагнул к ней, но в это мгновение копье шевельнулось само по себе. Как змея, оно обвилось вокруг ног кумана, он упал, сумев сгруппироваться, но его клинок вошел в землю почти на всю длину и застрял, словно там, на глубине, в него намертво вцепились когти какого-то неведомого зверя. И как Булкезу ни старался, ему не удавалось извлечь оружие из подземного плена.

Женщина подняла руки, теперь у нее на груди мерцала лишь одна драгоценная нитка. Снова затряслась земля, сильнее, чем прежде, камни словно пустились в пляс: большие раскачивались, те, что поменьше, подпрыгивали, как ярмарочные паяцы на натянутом полотнище. Захария не устоял на ногах и упал на колени. Булкезу кинжалом пытался перерезать опутавшее его ноги волшебное копье, но у него ничего не получалось. С каждым ударом копье становилось все больше похожим на хищную тропическую лиану — оно выпускало корни и обвивалось вокруг лодыжек все прочнее, пока наконец ноги Булкезу не оказались намертво привязаны к земле. А отростки тянулись к его рукам, пытаясь связать его еще крепче. Булкезу в ужасе метнул кинжал в женщину. Она стояла перед ним безоружная, с простертыми к небу руками, творя какое-то колдовство, и представляла собой отличную мишень. Единственное, что она сделала, — посмотрела на своего врага.

Кинжал как будто полетел медленнее, а потом и вовсе застыл в воздухе, словно муха, попавшая в смолу.

Невозможно. Захария медленно поднялся на ноги, опираясь на камень. Кто же она?

— Будь ты проклята, ведьма, чего ты хочешь? — взревел Булкезу.

Она не ответила, казалось, она вообще не слышала его и не понимала, о чем он говорит. Вне круга камней в густом тумане по-прежнему метались всадники.

Булкезу вырывался, пытаясь освободиться от лианы, которая связала его по рукам и ногам. Его меч исчез, земля поглотила его. Булкезу бесновался — подумать только, мало того, что его повергла на землю слабая женщина, так из всего оружия у нее при себе было лишь дикарское копье и ничего больше! Сила ненависти Булкезу могла сравниться лишь в силой восхищения, которое испытывал Захария.