– Что ты несешь? – разъярился га-Мавет. – С какой стати ты паникуешь? Сейчас Мешеде договорится со своим праотцем, и мы отсюда спокойно отбудем. Зачем мы тут нужны?

– Здесь нет времени, нет жизни и нет смерти в строгом смысле слова, – печально вздохнул Барнаба. – Лично мне здесь страшно, хотя ничего, кроме даровой вечности, нам не грозит.

– А каково времени почувствовать себя погруженным в чужую вечность? – поинтересовался Арескои.

– Не спрашивай, – поморщился толстяк. Сунул было руку за пазуху в поисках медового коржика или спелой золотой хурмы, но не нашел. По каким-то своим личным соображениям этот странный мир счел нужным изъять у него сии предметы.

– А это уже произвол, – потускнел Барнаба.

Каэ заметила, что у него, в последнее время обретшего устоявшуюся внешность, снова стали расползаться к ушам глаза и колебаться на разной высоте брови. Толстяк развоплощался с катастрофической скоростью. Он поймал ее недоумевающий взгляд и виновато пояснил:

– Вочеловечение имеет свои недостатки, я осознаю себя и свои поступки, обладаю памятью и волей, зато я завишу от очень многих вещей. Будучи развоплощенным, я неуязвим и могуществен. Если я захочу избавиться от дружеских объятий этого болотца, которое себя как-нибудь очевидно именует, мне придется потерять теперешний вид...

– Этот мир называет себя Тайара, – торжественно объявил Римуски. – Он решил наградить Интагейя Сангасойю за все, что ей довелось пережить, и за все, что она сделала в сопредельных пространствах. Ему также по душе трое ее бессмертных спутников. И нам, своим блудным детям, он тоже выказал благоволение. Мир Тайара принимает нас и обязуется вечно сохранять в наилучшем состоянии, поддерживая нашу жизнь и молодость.

Лицо фенешанга выражало нездешнее счастье.

– Что с тобой, Римуски? – забеспокоилась Каэ. – Тебе плохо?

– Что ты говоришь, великая?! – испугался тот. – Я более чем счастлив. Предел мечтаний для любого из нас – вернуться на землю наших прародителей и остаться здесь навсегда, не ведая болезней, войн, несчастий, несправедливости и всех иных зол, которыми изобилуют прочие миры. Вдумайся, Каэ! Здесь нет боли, нет зла, нет ненависти, нет предательства....

– А что, – сказал Джоу Лахатал. – Это интересная перспектива. Я теряю свое сомнительное всемогущество, а обретаю то, к чему всегда стремился. Ведь все мы в конце пути видим именно эту цель: покой, мир, тишину, вечность.

– И никаких смертей, – мечтательно протянул га-Мавет.

– И никаких ошибок? – спросил Арескои.

– Конечно, никаких, – ответил Тотоя.

– Даже самых глупых и самых страшных?

– Даже таких, – кивнул головой фенешанг. – Мир Тайара дарует вам, каждому, именно то, о чем каждый всегда мечтал. И тебе, Барнаба, не придется развоплощаться. Ты, напротив, изменишься.

Каэ с ужасом посмотрела на толстяка. Словно в подтверждение последних слов Тотои, мир Тайара принялся за работу. Наверное, он был очень старым и очень сильным, этот мир, потому что даже Барнаба казался здесь маленьким и потерянным ребенком. А кто-то добрый и могущественный успокаивал его и вознаграждал за перенесенный страх: разноцветный толстяк, явившийся одним прекрасным днем к храму Кахатанны, внезапно вытянулся, стал шире в плечах и уже в талии. Ноги его обрели стройность, руки – силу. Волосы завились мелкими кудрями, а нос стал тонким, хищно изогнутым, пальцы удлинились, губы сузились, зубы стали крупнее и белее.