Не объяснить. Не хватит слов.

— Я знал, что найду тебя здесь. — старик сел рядом со мной.

Я ничего не ответил ему, даже не посмотрел в его сторону.

Пялился в землю, внимательнейшим образом разглядывая трещины на асфальте.

Спрятав в ладонях лиловый огонек зажигалки, Черномор раскурил ароматную сигаретку. Элегантно закинул ногу на ногу, обвел взглядом пустой парк.

— Думаю, я наконец-то понял. — сказал я.

Старик вопросительно посмотрел на меня.

— Самая главная истина нашего мира проста, — сказал я с глумливо-кривой ухмылкой. — Каждому свое. Помните, где это написано было? Вот-вот. Так и живем. Такой концлагерь на десяток мульярдов мест впрок, с пивом по пятницам, новогодними распродажами и футбольными трансляциями. Верно говорю?

Шеф промолчал, выпуская клубы дыма.

— И даже мы. — продолжал я. — Даже мы, проводники, владеющие светом и тенью, раскрывающее Окна и всякое такое, и вроде как посвятившие свою жизнь людям, человекам. Даже мы не можем навязать им правильное направление. Потому, что не нам решать. Потому что мы не лучше. И, главное, потому что им-то на нас точно на-пле-вать.

Шеф посмотрел на меня поверх очков, этим своим фирменным взглядом, в котором в равных долях смешалась ирония, презрение и жалость, повел тонкой бровью.

Полез за пазуху, вытащил крошечную серебристую фляжку с гравировкой, сделал глоток.

Предложил мне.

Я подхватил фляжку, повертел в пальцах, отпил. Хороший старый коньяк.

— Да, Алеша. — вальяжно сказал старик, забирая фляжку. — Им наплевать. Не всем, конечно, но большинству, пожалуй. И наша задача — сделать так, чтобы им стало интересно. Дать выбор. Предложить задуматься. Знаешь, мой юный друг, я верю в Человека. Верю в детей. Верю, что их можно научить любить мир, не дать им превратится в неандартальцев с застарелым кариесом, пивным животом и пустыми глазами. Верю, что мы когда-нибудь сможем объединить человечество. Перестанем ненавидеть друг друга. Просто верю. Что сможем развиваться, расти. Что человек откроет двери в космос, узнает что там, за границами крошечной солнечной системы. Как там? Интересно ли там? Ведь это так важно, чтобы было ИНТЕРЕСНО.

— Все это звучит эффектно. — выдавил я. — Просто очаровательно. Я так и вижу вас под бой курантов на фоне триколора и елочки. А КАК вы хотите сделать людям интересно? Им, знаете ли, всем интересно очень разное. Будем читать им проповеди? Может пару чудес продемонстрируем? Или мы в каждый монастырь со своим уставом? К эфиопам с бананами, а к русскому с бутылкой? А еще будем ваши промо-ролики с рассуждениями про детей и космос в ток-шоу и мыльные оперы вставлять? И, в особенности, в порнофильмы! Чтобы полное попадание в целевую аудиторию. Ну, что скажете?

Он поморщил свой аристократический нос.

— Не поможет. У нас методы другие. Нам нельзя навязывать. Можно только предлагать. И нам нельзя торопиться. Поскольку каждая деталь важна. Поскольку нам нельзя соврать, сфальшивить. Пробовали уже рай строить форсированными темпами — до сих пор не отмылись.

Откинувшись на спинку скамейки, я поглядел в низкое серое небо. Сокрушенно покачал головой.

Старик протянул мне фляжку. Я сделал глоток, вернул ему. Он отпил, спрятал фляжку за пазуху.

— Шеф-шеф! — улыбнулся я. — Неужели вы действительно в это верите? Утопия. Полдень, двадцать первый век. Папа, а люди на земле есть? Нет, сынок, это фантастика!

— Дело в том, Алексей, — прервал меня шеф. — Что для того, чтобы изменить будущее, хоть что-то в нем сделать лучше, надо начинать работать прямо сейчас. Каждому делать то, что он может. Но только делать хорошо, постараться на совесть.