Изменить размер шрифта - +
И этот маленький дуб знает, когда выходить наружу. Не слишком рано и не слишком поздно. Корни знают, что им нужно держаться за землю, листья знают, что должны стремиться вверх. Это происходит каждую весну. И началось задолго до христианства, задолго до любой религии или мифологии. А теперь ты можешь положить его в мешочек и забрать себе. Никакого фокуса, ничего сверхъестественного, «всего лишь» — чудо жизни. Природа и есть магия — она Мать нам всем… Для нас, язычников, материнская сила жизни реальна, осязаема. Нам не нужно ничего классифицировать, как некоторым, ну, знаешь, у кого вера основана на словах других людей или книг, где написано, как все должно быть. Мне не нужна религия, согласно которой я не могу видеть все своими глазами и должна полагаться на священников и проповедников, пресвитеров и ребе, пап и святых отцов, которые скажут мне, где истина. Людей, которые будут говорить, во что мне верить. Нет, подруга, и мне жаль бедных варваров, которые ищут свидетельств, очевидных доказательств. Ищут всю свою жизнь и зачастую — в страданиях, чтобы укрепить свою веру. Язычникам не нужна эта борьба, — она снова передернула плечами, — мы просто смотрим вокруг. — Барбара помолчала, глядя в огонь. — Ты понимаешь, я думаю, что разные религии — это попытки человека понять окружающий мир, правильно? Понимаешь, о чем я? Хорошо. Скажем, символизм распространен везде, и почти везде мифы одинаковы. Царь всегда умирает ради блага своего народа. Эта история была уже древней, когда распяли Христа. И для язычников ее каждый год олицетворяет красота смерти и возрождения солнца. Разумеется, солнце не умирает, но символы помогают нам отмечать то, во что мы верим, и сохранять об этом память. История о царе, умирающем за свой народ и оживающем весной, — одно из самых прекрасных языческих верований, и раннее христианство канонизировало этот миф, чтобы привлечь европейских язычников. Вот почему Пасха соединяет в себе черты как ближневосточного христианства, так и религий европейских язычников… Что же до твоего мешочка, его содержимое, конечно, символ. Он важен только для твоей памяти, но сам по себе не имеет никакой силы, естественно. Это желудь со склона Гластонбери — места, которое очень много значит для язычников, но я не хочу сегодня тебе наскучить, поэтому опустим подробности. Еще там лежит маленький кусочек оленьего рога, сильный и древний символ Зеленого человека, мужчины, зимы-смерти, Отца. Когда ты найдешь что-нибудь и поймешь, что оно должно быть в этом мешочке, положи его туда, понимаешь? — Барбара протянула еще один. — Это для Дамиана.

Элизабет, не торопясь, взяла его, задумчиво глядя сквозь оранжевый отблеск костра.

— Ты сделала для нас обоих?

— Конечно. Я бы не стала делать один для Роланда, не сделав второго для Оливера, правда? Поскольку Дамиан — собака, он уже язычник, он знает Мать и Отца много лучше, чем любой из нас может мечтать. Они всегда с ним. — Австралийка говорила непринужденно, словно посмеиваясь, но Элизабет не сомневалась, что она серьезна. Девушка держала оба мешочка в руке, переводя взгляд с луны на Барбару и на огонь.

— Скоро осень. — Она сама не знала, почему сказала это. Ей показалось, что это важно.

— Да, — с призрачно-печальной улыбкой ответила Барбара, — скоро.

И так странно посмотрела на Элизабет, что девушка подумала, не увидела ли она чего-то в ее будущем? Элизабет надела один мешочек на шею и спрятала его под рубашку. Потом присела рядом с Дамианом и повесила второй на его короткую мощную шею.

— Это принесет нам удачу, — сказала она псу.

— Не удачу, — резко поправила Барбара. — Это глупая человеческая идея, вроде зла, греха или магии. Есть только жизнь. Смотри — собака динго съела детеныша кенгуру.

Быстрый переход