— Вы смотрели, как он умирает от голода? Это же не так, правда?

Хоффман с укором наклонил голову.

— Я думаю, ты понимаешь, как важны научные исследования. Иногда работа бывает не слишком приятной, но именно так мы учимся.

Девушка кивнула — не сразу и больше из вежливости, чем в знак согласия.

— Значит, вы спасли его. Вы привезли его сюда с гор. — Элизабет снова устроилась на земле у ног ученого. — Так он питбуль?

— Да, я почти уверен.

— Все говорят, питбули злые. А он совсем не злой.

Профессор взглянул на пса и кивнул.

— Большинство попадают в переделки из-за безответственности хозяев. Любители собачьих боев, пьяницы, наркоманы, уличные хулиганы — такие вот люди. Честно говоря, я думаю, эта порода привлекает определенный сорт людей, которым недостает уверенности и благородства этих собак.

Если дать питбулям хоть полшанса, могу спорить, они были бы очаровательными животными. Но, — добавил он предостерегающе, — мы много чего не знаем о Дамиане, поэтому будь осторожна. С ним нельзя обращаться, как с домашней собакой, он довольно долго жил как дикий зверь.

Элизабет глубоко вздохнула.

— Ничего, если я буду приходить к нему?

Хоффман раздумывал, скребя подбородок.

— Еще несколько дней, пока он привыкает к месту. Но когда я выпущу его на свободу, визиты придется прекратить. Я не хочу, чтобы остальные мои собаки общались с людьми. Ты понимаешь?

Элизабет совсем не хотелось принимать его условия.

Но она не хотела и обманывать человека, который был к ней так добр. Она колебалась.

Хоффман видел, как она борется с собой, и ему нравилось, что она не поспешила солгать.

— Ты сможешь приходить на обзорную вышку в любое время, смотреть, как у него дела. Тебя пропустят. Мне кажется, у тебя есть задатки этолога. Если найдешь время, могла бы ходить на лекции о поведении животных — я сам веду несколько курсов, как ты знаешь. И милости прошу на башню — ты же друг Дамиана.

Элизабет пала духом. Ее не интересовало поведение собак, и она понимала, что этот человек просто вежливо оставил ей единственный способ когда-нибудь увидеть «ее собаку» снова. Наблюдать за его поведением со смотровой башни, вот так.

Внезапно ее осенило:

— Конечно, глупо, но не могли бы вы продать мне Дамиана?

Мужчина рассмеялся и одобрительно потрепал ее по плечу.

— Нет, нет. Я же сказал, он — не домашняя собака. Он может быть по-настоящему опасен и годится только для исследований. Подумай о моих лекциях, — повторил он, — мне кажется, тебе будет интересно.

Наступила длинная неловкая пауза. Улыбка профессора постепенно слабела, но все-таки не исчезла.

— Можешь приходить еще несколько дней. Но через неделю, когда его выпустят в вольер, пожалуйста, отнесись к моей просьбе с уважением и сделай так, чтобы мои собаки тебя не видели.

У Элизабет все внутри сжалось. Она не хотела отвечать, не хотела расставаться с собакой. Но профессор был так учтив, что отказать ему было очень трудно. Она кивнула, глядя себе под ноги.

Хоффман протянул руку, снова дружелюбно потрепал ее по плечу:

— Спасибо. — И ушел.

Она приходила сюда каждый день этой дарованной недели и проводила с Дамианом все свободное время. Иногда замечала в поле других собак и видела, насколько они отличаются от бульдога. Вожаком у них был Маремма, овчарка — он всякий раз лаял, когда видел ее. Весил он почти сто сорок фунтов, был покрыт густой белой шерстью, скрывавшей выражение на его морде. Были еще три суки: одна — черная с коричневыми подпалинами на боках, колли-полукровка, другие две — неопределенной породы желтые псины, похоже, родственники.