Лафкадио Смитс, казалось, был взволнован не меньше предшественника, даже когда говорил о прибылях своих разрастающихся предприятий. Один из его четырех чердаков был ограблен, а другой среди бела дня захватил рыжебородый сатанист Гринвич-Виллиджа, заявивший, что ряд пятен — это не что иное, как добытый обманным путем таоистский магический символ ужаснейшей силы. Были и анонимные письма с угрозами, исходившими, по мнению Лафкадио, от преступного наркосиндиката; мафиози считали его автором «кляксо-карточек», составляющих конкуренцию героину и являющихся более слабой разновидностью наркотика. Он заметно вздрогнул, когда Тэлли поведал собравшимся о том, что фаны пристрастились к выпускаемым Лафкадио пятнисто-узорчатым галстукам и рубашкам.

Лестер Флегиус сказал, что вышедшие из печати экземпляры дорогого и солидного промышленного журнала с его притягивающим внимание символом уже стали редкостью, многие исчезают прямо из частных офисов и состоятельных домов или, что случается чаще, из них просто выдирают страницы.

У Нормана Сэйлора из его запертого университетского кабинета на третьем этаже стянули две фотографии самых первых брызг-пятен, и вскоре огромная их копия, нарисованная каким-то черным водостойким веществом, появилась на дне бассейна женской гимназии.

По мере того как интеллектуалы продолжали обмениваться информацией, становилось ясно, что они даже больше, чем казалось на первый взгляд, были обеспокоены всеохватывающей властью барабанной фразы и ряда брызг, равно как и провалом своих попыток справиться с этим наваждением, следуя советам Нормана. Во время дневного воскресного концерта в баре Тэлли, как заевшую пластинку, заклинило на этом ритме на целых десять минут, прежде чем ему удалось остановиться Но особенно насторожило то, что ни один из присутствовавших в зале этого не заметил — он был твердо убежден, что если бы не порвалась кожа барабана, они сидели бы, как примерзшие, до тех пор, пока он, молотя руками, не умер бы от изнеможения.

Да и сам Норман, ища спасения в шахматах, поставил в блице мат, передвигая фигуры в отсчитываемом подсознанием ритме р-румп-титти, так что последний ход пришелся как раз на ти — ход пешкой после сильного шаха ферзем на ТА. Лафкадио, принявшись готовить обед, поймал себя на том, что, мешая салат, выделывает рукой р-румп-титти кренделя («как одержимый, стараясь перемешать все именно так, как сказано в старинном испанском рецепте», — засмеялся он, но в голосе сквозило отчаяние). Лестер Флегиус в качестве избавления от наваждения выбрал общение с дамой-спириткой, с которой вот уже десять лет был связан исключительно платоническим чувством, и тоже поймал себя на том, что в ритме р-румп-титти несколько «оживляет» то единственное целомудренное объятие, которое они позволяли себе при встречах. Феба вырвалась из этого объятия и со всего размаха влепила ему оплеуху. Но больше всего Лестера ужаснуло то, что удар пришелся точно на ТА.

Сам же Саймон Грю, который за целую неделю так ни разу и не вышел из своей квартиры, а только, трясясь, блуждал от окна к окну в грязном старом банном халате, в один из дней вздремнул в своем разломанном кресле и увидел ужасную картину (перед тем как задремать, он острыми краями материи сильно поранил кисти рук, чтобы уменьшить их подергивание). Нескончаемой толпой по пыльному, изрезанному каменистому ландшафту тяжело тащилось все человечество, зловеще выкрикивая проклятую фразу. Мимо проходили группы, несущие плакаты высотой с двухэтажный дом («Как на этих советских парадах», — сказал он) с мрачным изображением большого ряда пятен-брызг. Кошмар продолжала картина распространения смертельной инфекции земным космическим кораблем на планеты, вращающиеся вокруг других звезд.

Как только Саймон закончил, со своего кресла медленно поднялся Гориус Мак-Интош.