|
Посветил. Картонные коробки, старые коврики, чемодан, игрушки, настольная лампа, пустые картинные рамы. Всюду пыль, паутина; сквозь зазор в черепице пробивается лучик света. Котел для воды, такой большой, что я не смог осветить его целиком за один прием. Среди игрушек я узнал старых знакомых: «Экшн-Мэн» без обеих рук, голубая гоночная машинка «Скейлекстрик» и – кучкой – секции трассы от нее, раскраски. Я вспомнил: чтобы не продавить пол, нужно ходить по балкам. Между балками было настелено оранжеватое стекловолокно. Я слегка пощипал его. Оно отрывалось пучочками, как сладкая вата, и покалывало пальцы. Я его выбросил, но пальцы все равно покалывало. Я посветил фонариком на ладонь и увидел поблескивающие волоконца. Одного меня на чердак не пускали, но иногда отец разрешал ходить сюда вместе с ним. А иногда мы играли здесь с Дженис, тайком от родителей. Дженис умела спускать металлическую лестницу: если вставала на стул, могла дотянуться до задвижки на дверце люка. Спускать лестницу нужно было очень медленно, чтобы не наделать шума. Чердак был нашим с ней секретным местом. Электричество в те времена еще работало, но мы его не включали – мы любили играть в темноте.
Сейчас чердак показался мне ужасно низким. В полный рост я мог встать только в самом центре, а вообще, чтобы не задевать головой стропила, приходилось нагибать голову. Из-за пыли я чихал, кашлял, глаза у меня слезились. Я сел на балку и принялся изучать содержимое коробок и ящиков. По очереди доставал каждую вещь, рассматривал в луче фонарика, а потом заносил в реестр. На чемодане заржавели замки. Чтобы открыть его, пришлось сильно надавить. Старые постельные принадлежности: покрывало, сшитое из вязаных квадратиков, полосатые нейлоновые простыни, пахнущие сыростью. Первая же коробка, стоило мне потянуть ее к себе, лопнула. Внутри оказались старые настольные игры. Дно коробки было завалено кусочками разных паззлов, и среди них обнаружились две игральные кости, пластиковая скаковая лошадь с номером шесть на боку и карточка, на которой было напечатано «Манчестер Юнайтед», а рядом от руки приписано «– говнюки». Я отодвинул эту коробку в сторону и придвинул к себе другую. В ней хранились старые журналы, «Женские секреты» и «Женское царство», почтовый каталог и глянцевые альбомы женских причесок. Подо всем этим лежал пластиковый пакет. Я вытащил его из коробки и посветил внутрь фонариком. Школьные тетрадки. С розовыми и зелеными обложками. Я решил было, что это мои тетрадки с домашними заданиями, но оказалось, что это отзывы о моем поведении и успеваемости, которые учителя писали в конце каждого семестра. Тетрадей было девять, за зиму и лето; розовые за начальную школу, зеленые за среднюю. Я разложил их в хронологическом порядке – с декабря 1966 по декабрь 1974-го. Нескольких не хватало. На обложке каждой тетради стояло название школы, ее эмблема, название районного комитета народного образования, мои имя и фамилия (чернилами) и фраза: «эта тетрадь является собственностью школы». Странички были тонкие – луковая шелуха, исписанная шариковыми ручками, синей, черной, красной. Я прочел все. Читал при свете фонарика. Читал так долго, что начали садиться батарейки, и маленький круг света из белого сделался желтым, а потом тускло-оранжевым, и пришлось сильно напрягать зрение, чтобы разобрать слова. Я прочел о себе, прочел то, что написали обо мне учителя. И я все вспомнил.
Все эти отзывы обо мне, Грегори Линне (сироте, холостяке, с четырех с половиной лет – единственном ребенке в семье). Они рассказывают о том, каким я был и каким стал, в них прослежена история моей трансформации. Я читал их своими глазами, одним карим и одним зеленым, я видел фамилии тех, кто их написал, и вспоминал лица своих учителей. И понимал, что они натворили. Мой адвокат тоже читал эти отзывы. Но он, естественно, не в состоянии уразуметь связь между ними и «происшествиями». |
