Четверг

Проснулся в 8.30 и позавтракал в кафетерии — больше никаких хрустящих хлопьев по крайне мере неделю, с меня хватит.

За овсянкой мы с Багом разглядывали нескольких работников-иностранцев — из Франции, что ли, — которые курили на улице, в холоде и под дождем. Только иностранцы курят там и постоянно кучкуются в маленьких печальных группах. Внутри курить везде запрещено. Похоже, они это усвоили.

Мы решили, что французы никогда не смогли бы написать дружелюбные программы, ведь они такие грубые; они изобрели бы маленькую иконку для главного официанта, кликнув по которой, вас заставили бы ждать нужный файл 45 минут. Неудивительно, что концепция дружелюбности программного обеспечения разработана на Западном побережье. Парень, изобретший улыбающееся лицо, сейчас баллотируется в мэры Сиэтла. Серьезно, это было в новостях.

Maма позвонила в ту самую минуту, когда я вошел в офис. Она заглянула в гараж сегодня утром — жарким, сухим пало-альтовским утром с белым солнечным светом, пробивающимся сквозь щели вокруг гаражной двери. Отец снова был там в голубом деловом костюме «Ай-Би-Эм» и галстуке, стоя в центре своего железнодорожного убежища высотой по пояс, в форме буквы U, освещенный лишь одним тусклым лучом с потолка, и нажимал на кнопки, заставляя поезда маневрировать, ездить и разгоняться по горам и мостам.

Мама решила, что больше так продолжаться не может, отцу уже пора с кем-то поговорить, нужно, чтобы его выслушали. Она пододвинула одну из бамбуковых табуреток из комплекта коктейльного бара, оставшуюся после ремонта в подвале, отложила свой обычный недостаток энтузиазма по поводу модельных поездов и начала расспрашивать о них отца, словно ей очень интересно: «Покажи и расскажи».

— Инфраструктура его железной дороги сильно разрослась с тех пор, как ты был здесь в последний раз, Дэнни, — сказала она мне. — Теперь тут целый городок, горы стали круче, и на них «растет» много тех зеленых пенопластовых деревьев. Прямо как город под названием Совершенство, в котором все мечтали бы жить. Теперь тут есть и церковь, и супермаркеты, и товарные вагоны, есть даже маленькие бомжики, живущие в вагонах. А еще есть…

Наступила пауза.

— Что, мам?

Долгая тишина.

— Еще… о Дэнни.

Ей было нелегко.

Я спросил:

— Мама, ну что же?

— Дэнни, на вершине холма, словно паря над городом, стоит маленький белый домик, на отшибе от всего остального пейзажа. И вот среди прочих вопросов я спросила у него: «О, а что это там за дом?» — и он, даже не дрогнув, ответил: «Там живет Джед».

Мы оба замолчали. Мама вздохнула.

— А что, если я завтра приеду в Пало-Альто? — спросил я. — Тут у меня нет ничего срочного. Видит Бог, мне причитается достаточно свободного времени.

Снова тишина.

— Ты правда смог бы, милый?

Я сказал:

— Да.

— Думаю, это замечательно.

Мне было слышно, как гудит холодильник в Калифорнии.

— Сейчас на рынке так много консультантов, — сказала мама. — Все говорят, что если тебя сократили, ты можешь стать консультантом, но твоему отцу 53, Дэн. Он уже не молод и никогда не был борцом по натуре. То есть он же работал в «Ай-Би-Эм». Мы действительно понятия не имеем, что будет дальше.

Я позвонил турагенту в Бельвью и заказал билет до Сан-Хосе по карточке «Виза». Я не стал проверять электронную почту и попытался сосредоточиться на вчерашнем стресс-тесте, но мой мозг тормозил.