Я заставлял Марту проделывать это упражнение лежа на кровати. Мои указания сводились к тому, чтобы быстро и часто колотить кровать вытянутыми в струнку ногами и одновременно вопрошать «за что?». Под воздействием моих призывов она наносила резкие удары и при этом позволила своему голосу возвыситься до пронзительного визга. На парочку минут моя пациентка дала себе возможность как бы немного одичать. Когда все это закончилось, она засмеялась и сказала: «Я чувствую себя хорошо». Но довольно скоро беспокойство вновь вернулось и она заметила: «Боюсь, если я буду продолжать в таком же духе и потеряю над собой контроль, то потеряю и жизнь». Это был первый случай, когда она как-то упомянула о страхе за собственную жизнь. Во время того сеанса я больше не углублялся в указанный вопрос, но мне было абсолютно ясно, что с самого раннего детства она постоянно опасалась за свое существование. Ей казалось в детстве, что если бы она попробовала истерически визжать, то ее бы убили. Точнее, ее бы задушили. Сдавленность гортани была у нее напрямую привязана к этому страху оказаться задушенной. Все обстояло так, как если бы кто-то неведомый держал руку на ее горле в угрожающем жесте.

Возможность выплакаться и выговориться носит основополагающий характер для того, чтобы человек почувствовал наличие у него права голоса в вопросах, которые касаются его лично. Узники тюрем и рабы лишены такого права в своих собственных делах и именно поэтому не являются свободными людьми. Но и дети также могут попасть в указанную категорию, если их запугали настолько, что они не в состоянии издать громкий звук. Не являясь, понятное дело, рабами, такие бедолаги обучаются подчиняться и вести себя тихо, считая подобную тактику методом выживания. Как правило, они продолжают придерживаться указанного метода и в своей взрослой жизни, причем такой человек не может избавиться от данного подхода, пока не приобретет конкретный опыт, который заставит его понять: ни отчаянный крик, ни пронзительный визг не приведут ни к какому наказанию. С другой стороны, существуют и такие индивидуумы, для которых подобный визг (в данном случае — истерическое поведение) представляет собой едва ли не образ жизни. Я глубоко убежден, что оба этих поведенческих трафарета вырабатываются в тех семьях, где для родительского отношения к детям типичным является насилие или потенциальное насилие. Если ребенок не запуган до ужаса, то он вполне может отождествить себя с родителями и принять для себя их модели и трафареты поведения. И напротив, если ребенок чувствует себя в достаточной мере напуганным плохим отношением со стороны родителей и видит в нем угрозу, то он уйдет в себя и станет тихим и послушным.

Все дети реагируют на любую форму дискомфорта плачем, который принято рассматривать в качестве обращения к матери с призывом ликвидировать причину возникшего дискомфорта. Все маменькины сынки и доченьки, попадая в дискомфортную ситуацию, будут звать мамочку. Но когда человеческое дитя плачет, это все-таки больше, чем просто взывание о помощи. Даже если мать отреагирует своевременно, плач ребенка может еще в течение некоторого времени продолжаться. Кроме того, у младенца это ведь не одиночная нота или призыв, которые могут быть или не быть повторены, а длительный, хотя и прерывистый, звук, привязанный к ритму дыхания. На самом деле плач грудного ребенка — это как раз и есть те рыдающие звуки, которые издают и взрослые, когда испытывают дистресс. Такое рыдание тоже вполне может рассматриваться как призыв о помощи, но для взрослых оно имеет гораздо более глубокое значение, чем для детей.