– Значит, всех он, черт побери, не приглашал, что, разве нет? – Белл глубоко затянулась. – К тому же, доченька, у меня действительно жуткая слабость, приступ, как обычно. Так что будь умницей и сделай своей мамочке это одолжение, ладно? Ты можешь позвонить из автомата на заправке.

«Приступы» у матери бывали постоянно, сколько Кэсси себя помнила. И также постоянно она все прощала матери. Вранье, нытье, обманы – все это было старо как мир.

Кэсси боялась, что если Белл не появится в доме Гэллахеров, где она работала горничной, ее в два счета уволят. В очередной раз. А этого они не должны допустить. Матушкины медицинские счета за последнюю зиму слопали все их сбережения, и теперь они были должны не только доктору, но и лавочнику, и хозяину квартиры. И если Белл потеряет работу сейчас, им опять придется жить на пособие. А в этой точке земного шара это приравнивается к попрошайничеству, ниже опуститься, по здешним меркам, уже невозможно.

– Может, ты чайку выпьешь? – девочка взяла со стола треснувшую глиняную кружку. – Я сахару много положила, как ты любишь. Желудок это смягчит, голове станет легче.

– Легче мне станет, только не от твоего мерзкого чая, надо кое-что покрепче, – Белл опять повалилась на подушки, угрюмо дымя сигаретой. – А если ты думаешь, что я в таком состоянии собираюсь провести день под окрики этой фашистской рожи, экономки, или как там ее, кланяться направо-налево и отскребать черт знает что по указке всяких чванливых мисс Лилиан или грязных богатых шлюх вроде Шелби Гэллахер, то ты, душа моя, ошибаешься. Придумай что-нибудь получше. Я не пойду никуда. Все.

Кэсси поняла, что наталкивается со своими уговорами на глухую стену. «Приступы» Белл, проще говоря, запои, давно уже стали обычным делом. Накатывали они волнами, и почему-то чаще в конце месяца, когда просроченные счета с красным предупреждающим штемпелем так и сыпались из почтового ящика. Кэсси научилась в такие дни быть тише воды, ниже травы.

– Ладно, – огорченно вздохнула она, – твоя взяла.

– Вот славная у меня дочка, – улыбнулась Белл; раз вышло по ее, она смягчилась. – Но звонить надо прямо сейчас, Кэсси. Пока они не окрысились.

– Звонить, мама, я не буду. Сегодня не буду.

Светло-карие глаза Белл угрожающе сузились:

– Но ты же сказала...

– Я просто пойду туда вместо тебя.

– Черт побери, Кэсси, отличная мысль, – пробормотала Белл, в то время как девочка уже взяла рабочий костюм матери (мисс Лилиан требовала, чтобы прислуга всегда была в униформе). – Как это мне раньше не пришло в голову.

Фасон, по которому был сшит форменный костюм, скорее можно было назвать откровенным, чем строгим. Особенно после привычных для Кэсси свободных рубашек и джинсов. Во всякой иной одежде Кэсси чувствовала себя как созревший, готовый лопнуть стручок. Ее тело явно заявляло о себе в последнее время. Девчоночья угловатость сменялась округлостями и плавными изгибами. К тому же буквально каждое утро Кэсси замечала, что прибавила в росте очередные полдюйма. Во сне, что ли, это происходит, недоумевала она. А расцветающую грудь Кэсси тщетно пыталась скрыть от чужих глаз, – в основном, конечно, от местных мужиков, – свободными складками блузок.

Одергивая безнадежно короткую черную форменную юбку, она вышла на середину комнаты и медленно повернулась перед матерью.

– Ну что? – беспокойно спросила она. – Ужасно, да?

Белл выпустила струю голубого дыма, сквозь который смотрела на дочь.

– Как ты выросла, девочка моя. Шелби Гэллахер придется поскучать у стенки на этой вечеринке, потому что ни один мужчина от тебя глаз не отведет.

Она прикурила от догоравшей сигареты другую.