Шаркая ногами, Квинн поднялся в кабину лоцмана, который стоял в одиночестве, как часовой в дозоре, у беспокойной и часто полной опасности реки. Джамисон приветствовал капитана своей обычной улыбкой, которая была немногим больше, чем просто легкий изгиб плотно сжатых губ.

— Мистер Девро, — приветствовал он капитана. Квинн один раз просил называть его по имени, но Джамисон отказался. Это было бы не очень вежливо по отношению к нанимателю.

— У вас не осталось манильских сигар? — спросил Девро. Он подарил Джамисону коробку сигар высшего качества и тот обращался с ними как с сокровищем.

— Да, сэр, — с некоторой неохотой отозвался Джамисон. Ему была невыносима даже мысль о том, чтобы расстаться хоть с частью своих сокровищ.

— Я верну вам, мистер Джамисон, — сказал Квинн, едва заметно улыбаясь. Раз уж Джамисон отказывается называть его Квинном, то и он будет придерживаться всех формальностей.

— Не обязательно, сэр, — ответил Джамисон, но его глаза потеплели. Он подошел к деревянному ящику и почти со священным трепетом извлек длинную тонкую сигару, обер-в шоколадно-коричневый лист и обрезанную с обоих концов.

Квинн взял ее и откусил кончик с одной стороны, сжав зубы крепче, чем было необходимо.

— Когда мы будем в Натчезе? — спросил он после того, как лоцман поднес ему спичку.

— На рассвете, — ответил Джамисон. Квинн кивнул и повернулся, чтобы идти.

— Мистер Девро…

— Да, мистер Джамисон? — обернулся Квинн, вопросительно подняв бровь.

— Я слышал, как кое-кто расспрашивает о “Леди”, — он ласково произнес последнее слово. Квинн часто думал, что его пароход был единственной любовью Джамисона.

— Какие вопросы? — тон Квинна был безразличным.

— Какой у нас груз. Где остановки. Нет ли чего подозрительного.

— А кто их задавал?

— Братья. По фамилии Кэррол. Несколько раз они ехали на нашем пароходе.

Квинн замер. Он не любил ненужного любопытства. И не хотел, чтобы Джамисон впутывался во все это. Джамисон ничего не знал о секретном отделении на грузовой палубе, как не знал и о нелегальном грузе, хотя Квинн понимал, что кое-какие подозрения у лоцмана могли возникнуть. Джамисон был неглуп, но немного ограничен; не в свои дела не лез и был чрезвычайно законопослушен. Квинн кивнул, благодаря за информацию, и, выйдя из рубки, задержался на верхней палубе.

Сгущались сумерки. Небо на западе было окрашено малиновым и багряным. Он смотрел, как матросы спешат зажечь масляные светильники, повсюду развешанные на палубах. Через несколько минут пароход превратился в сказочное место, где мигающие огоньки в граненых колпаках будут подрагивать от смеха, разговоров и музыки.

А одной палубой ниже, в каюте, которая была его святилищем, а стала адом, находилась молодая женщина, взгляд которой, казалось, преследовал его.

Сейчас он презирал себя, как никогда раньше. Когда он уходил, ее глаза можно было сравнить с глазами раненого олененка, который потрясен жестокостью, для него непостижимой.

Квинн думал, что больше никогда не почувствует привязанности к женщине. После предательства Морганы — никогда. И все же, Мередит Ситон сразу же возбудила что-то сильное и одновременно уязвимое, даже нежное в его душе. Он не мог понять почему, пока сегодня не увидел, как она умна и мужественна,

Он облокотился на поручни и печально засмеялся. Его обманули, а это не так-то легко было сделать. Обычно он всегда был настороже, инстинктивно предчувствуя опасность.

Но даже встретив его обвинения, Мередит Ситон мало о чем рассказала ему. Она была достаточно умна, чтобы отрицать очевидное, а его умозаключения она просто игнорировала, оставив не рассеянным густое облако сомнений.