— Ну что, отъездился гаденыш? — сказал он и потряс- поочередно ключом и маленьким ломиком. — Я тебе проломлю голову вот этой штукой, а потом запихну тебя в багажник.

— Зачем? — пожал плечами Шура. Действительно, зачем- окровавленное тело, буде такое случится, пихать в отсек, где полно всяких разных сумок? Чтобы потом торжественно предать земле? Или повесить на огромный пустующий крюк в гараже, среди прочих трофеев?

Ответить злобный водитель не успел. Вот он стоял, показывая свои железяки — а вот его уже нет. Метнулась сбоку какая-то серая прямоугольная тень, похожая на пролетавший ковер-самолет средних размеров, и все исчезло. Только по-прежнему плакал его брат-близнец, пытаясь подняться на ноги. Да еще опали, лишившись поддержки, монтировка и ключ.

Правильнее всего, конечно, было посмотреть, куда же подевался человек, угрожавший ему применением насилия, но Шура поступил иначе. Он, конечно, подошел к лежавшим на обочине железкам, осторожно выглянул из-за автобуса, но ничего подозрительного не увидел. Если внезапно исчезнувший водитель до сих пор молчал, то теперь он мог быть уже далеко — улетел на ковре-самолете. В противном случае он бы тут рядом и валялся, если бы внезапно и бессловесно помер. Впрочем, Шуру нисколько не занимала судьба неприятного ему субъекта. С глаз долой — из сердца вон.

Он поднял монтажку и ключ, отпер багаж, нашел среди прочих вещей свой боевой рюкзак и вышел на середину дороги. С машинных окон на него смотрели люди. Причем, как ему показалось, с долей осуждения.

Идти можно было на все четыре стороны. Но почему-то не очень хотелось. Оппортунистическая мысль, вернуться в салон, тоже промелькнула на задворках сознания, но вполне закономерно никак не зафиксировалась. Ушел, так ушел.

Первая цель, конечно же — дом. По асфальту — километров триста, если допустить, что пятьдесят они благополучно проехали. Машины почему-то не заводятся, значит, совсем скоро на трассе образуются некие подобия человеческих групп — где побольше народу, где поменьше.

Если два водителя их автобуса выплеснули наружу все свое гнилое «таксистское» нутро, значит — чего-то человеческое в них потерялось. В обоих одновременно. Хотелось бы, конечно, внести поправку на близкое сродство. Близнецы все-таки. Но слабо верилось, что оба брата-акробата единомоментно лишились чувства меры. Что-то другое.

Шура мог бы еще постоять, размышляя, но, вдруг, услышал откуда-то дальше по дороге крики. Очень не понравилась ему интонация: возмущение и страх. На войне кричат по-другому, вкладывая в голос всю скопившуюся ненависть к врагу, помимо, конечно же, страха. В мирное время при бытовых драках, даже переходящих в поножовщины, к страху подбавляют ноты лихой удали: «Мочи козлов!» Когда же угадываются оттенки возмущения, то, значит, кричат на своих. Или, во всяком случае, на тех, кого считали «своими».

Крики внезапно оборвались, словно кто-то нажал на клавишу «mute». Шура не привык ждать от непонятных вещей приятных сюрпризов, поэтому, все время сторожась, как кот, пробирающийся через собачью площадку, двинулся к лесу. Почему-то он не очень доверял скоплениям людей. Страх, паника предшествуют насилию и жертвам. Лучше в лес. К тому же, как ему удалось заметить, в дикие кущи вела чистая грунтовая дорога, скорее — просто съезд, потому что среди стволов затерялся неприметный, но достаточно добротный щит с надписью: «Место для костра». И должно все это означать, что через сто — сто пятьдесят метров имеется специальная площадка, где выложен камнями очаг и маленькая избушка поблизости, практически без стен, но зато с крышей.