Высокий ствол ширился: кольца распирали его, разрастаясь изнутри. Близко под кожей его теснились канальцы, тянули наверх воду, и она прозрачными столбиками подымалась к кроне. Древо гнало воду в листья, а те, развернувшись встречь солнцу, из света, воды, воздуха и земли творили новую зелень. Зелень шевелилась на ветру, впивала дождь, кормилась светом. К ночи свет тускнел, и тогда Древо отдавало его обратно, недолго лучась в сумерках, как бледная лампада.

Древо ело и было поедаемо, питалось и само служило пищей несчетным существам. Великанская сеть его корней была изнизана и спелената тонкими нитками грибниц. Они разъедали корни, забирались в ячейки древесины и сосали из них жизнь. Только изредка эти сытые существа пробивались наверх сквозь лесной войлок и кору и тогда взбухали грибами полезными и ядовитыми: мухоморами с алой кожистой шляпкой в белых бородавках, или бледными хрупкими зонтиками, или просто слоистыми наростами на коре. А то надувался на толстой ножке гриб, называемый «дедушкин табак», чтобы лопнуть потом и рассеять дымком споры-семена. Грибы кормились корой и корнями, но зато питали Древо собой: крошечные частички их возносились вместе с водой по канальцам.

И было великое множество червей: толстых, с палец, и тонких, тоньше волоска. Тупыми головками они зарывались в лесной войлок, ели корни и, переварив, выделяли пищу для корней. В чешуйках коры деловито сновали жуки: точили и грызли, кормились и плодились – жуки, сияющие, как золото и медь, бурые, как мертвая древесина. Толстые личинки их лакомились корой, а дятлы долбили кору и лакомились личинками, вспыхивая меж ветвей зеленым, пунцовым, черным, белым, алым… Висели на шелковинках пауки, тонкой работы сети раскидывали на жучков и бабочек, мягкокрылых мотыльков и гарцующих кузнечиков. Муравьи то обезумевшими армиями устремлялись вверх по стволу, то мирно пасли, поглаживая щупиками, стада тли, от которой они умеют получать сладкий сок. Там, где ветви отходили от ствола, в ложбинках собиралась вода и получались озерца, по краю опушенные мхом. В озерцах плавали пестрые древесные лягушки, метали нежную пузырчатую икру, заглатывали молодых червячков, а те дергались и закручивались винтом. Среди ветвей пели птицы и в укромных местечках строили себе жилища. Каких тут только не было гнезд: и глиняные шарики, и волосатые мешочки, и корзинки, мягко выстланные сухой травой. И не было места на Древе, где никто бы не скоблил его челюстями, не долбил, не бурил, не жевал, не урывал бы себе кусочек…

Древо было непомерно. На нем высились, полускрытые листвой, великолепные чертоги. Оно было целый мир.

У подножья его чернел источник, чья темная вода даровала испившему ее мудрость или, на худой конец, ответ на вопрос. У источника сидели норны – три сестры, знающие судьбу. Откуда пришли они? Говорят, что из Ётунхейма. Урд видела прошлое, Верданди настоящее, а Скульд вперяла взор в будущее. Источник тоже назывался Урд, что значит «прошлое». Сестры были пряхами: они пряли нити судьбы. А еще садовницами и хранительницами Древа – поили Ясень темной водой источника и питали его чистой белой глиной, называемой «аур». Так дерево гнило и распадалось с каждым мгновеньем. Так оно всякий раз обновлялось.

Рандрасиль

По Древу морскому ползали улитки и водяные слизни, скребли его игольчатыми язычками-радулами, соскребали крупицы жизни. Там, где наверху густо ветвился таллом, приросли к нему губки. Они всасывали воду вместе со всякой мелочью и гнали через себя: съедобное в пищу, остальное – вон. Актинии, прилепясь к водорослям, открывали и закрывали мясистые, бахромчатые рты. Тут же обедали создания панцирные и клешнястые: креветки, омары с шипами на броне, звездчатые змеехвостки, перистые морские лилии. Перекатывались шариками, жуя на ходу, морские ежи. А сколько было разных крабов! Фарфоровый и каменный, песчаный и сухопутный, стригун и плавунец, волосатый, лягушачий, длинноглазый.