— 901-ый, — внезапно раздался решительный голос Господина, отрывая меня от созерцания моны, которая была одета в голубое, чьи глаза были сфокусированы на полу. — Еще одна победа, — похвалил Господин. Но я уловил яд в его глазах. Я подавил довольную ухмылку.

Когда Господин готовился сказать что-то еще, мужчина, сидящий слева от него, холодно заявил:

— Ты сказал мне, что этот поединок будет хорошим сражением. Твое животное только что зарезало мое ровно за десять секунд.

Мужчина уставился Господину прямо в глаза и продолжил:

— Ты видел моего бойца; следовательно, ты знал уровень его мастерства. — Мужчина посмотрел на меня и скривил губы. — Этот боец намного превосходил моего в мастерстве, что заставляет меня усомниться в твоей честности, Арзиани.

При этих словах толпа зашепталась. Щека Арзиани дернулась, выдавая его ярость из-за допроса в собственном доме. Никто не задавал вопросов Арзиани на этой арене. Так что, кем бы ни был этот мужчина, он, должно быть, был достаточно важен, чтобы Господин не приказал немедленно казнить его.

Гнев Господина не проявился; вместо этого на его губах появилась широкая улыбка, и он заверил:

— Я уверяю тебя, что это был равный матч. Но я разделяю твое мнение, что 901-ый — это в высшей степени исключительный боец.

Он помолчал, затем его мертвенно-бледный взгляд упал на меня.

— Возможно, даже лучший боец, которым может похвастаться моя империя.

Его голова склонилась набок. Гнев, который зародился в его глазах, постепенно угасал.

Его рука опустилась. Я проследил за его действиями: он провел рукой по темным волосам Верховной Моны. Мона напряглась, а мне пришлось приложить немало усилий, чтобы сдержать внезапное желание оторвать ему руку.

Я чувствовал, как мои зубы заскрежетали. Прежде чем Господин распознает мой гнев, я скрыл его. Но когда снова сфокусировался на нем, то обнаружил, что он пристально, очень пристально наблюдает за мной. Мой желудок сжался, когда его губы изогнулись в короткой ухмылке. Затем, словно ничего только что не произошло, он вытянул руки по направлению к толпе и объявил:

— Чтобы показать, что бои в моей яме не подстроены, я устрою смертельный турнир, который вы раньше никогда не видели. Это будет величайшее из испытаний: собрать вместе опытных и самых безжалостных убийц моей империи. Никаких правил, никаких ограничений: любое оружие на выбор, но никак пистолетов, конечно же.

Толпа стала ликовать.

— Сражаться может любой.

Господин взволнованно кивнул и посмотрел прямо на меня, затем продолжил:

— Тогда мы по-настоящему увидим, кто лучший в поединках смерти. Мы вызовем чемпионов из каждого ГУЛАГа, — он повернулся к мужчине, который возмутился, и добавил, — а мои зависимые предприятия, то есть вы, вольны вступить туда, куда они пожелают.

Мужчина, чьего бойца я только убил, никак не отреагировал, только коротко кивнул:

— Договорились, — ответил он. Затем махнул рукой, чтобы его свита последовала за ним с трибун, окружающих яму.

Господин наклонился и стал поднимать мону за руку. Он поднял ее на ноги и, не отводя от нее взгляда, потянулся к ней за поцелуем. Мона подчинялась, как и все остальные. Но когда я заметил, что глаза Господина открылись и уставились на меня, не отрываясь от ее рта, обжигающий огонь прошел сквозь мои и без того подергивающиеся мышцы.

Когда он отстранился, то оттащил мону от трибун, взмахнув запястьем в мою сторону.