Отец сунул последнюю картофелину в рот, сложил вилку с ножом на тарелке и поднялся на ходунках. Она надеялась, он собрался не в туалет в прихожей, не то ее вырвет. Но он пошел в гостиную и захлопнул за собой дверь. Она переглянулась с дедушкой.

— Да-да, — сказал он.

Помыв посуду, она поднялась к себе. Дедушка уже отдыхал в своей комнате. Она тихо включила радио, открыла окно и закурила, сидела, спрятав подбородок в ладонях, и любовалась видом. Скоро зазеленеют деревья, вот-вот уже апрель, земля сопреет и набухнет, и в прибрежных камнях проснется жизнь. Ну почему так резко, может, она могла бы… перестроить свинарник или начать какое-нибудь новое дело потихоньку. Ей нужно время, чтобы получить сельскохозяйственное образование или организовать здесь собачий бизнес. Школу для собак. Или собачий пансионат в свинарнике, он отлично для этого сгодится. И большие выгулы рядом с амбаром, которые надо сперва покрыть булыжником и травой. До центра Трондхейма всего двадцать минут на машине, еще меньше, чем от Осло до клиники. И она совершенно свободна.

Вполне возможно.

Но отец для начала должен поправиться. Снова прийти в себя. Если это вообще возможно. Пока он в таком состоянии, все без толку.

Перед тем как отправиться в свинарник, она зашла на кухню сварить им кофе. Дверь в гостиную все еще была закрыта, дедушка сидел на кухне и выглядел потерянным.

— По радио наверняка тоже есть что послушать, — сказала она. — А сейчас будет кофе.

— Там заперто, — сказал он.

— Он заперся? — Она подошла к двери и повернула ручку. — Открой! Тут хотят посмотреть новости! И кофе сейчас сварится.

Спустя долгое время он открыл и заковылял обратно к раскладушке, лег на нее. Дедушка поспешил забраться в кресло и схватить пульт от телевизора.

— Тебе кофе сюда принести? — спросила она отца.

Он не отвечал. Лег, повернувшись лицом к стене. Она поставила на поднос две чашки кофе, плошку с сахаром и положила плитку молочного шоколада, поломанного на кусочки, отнесла все в гостиную и поставила на журнальный столик.

— Ну, я пошла в свинарник, — сказала она.

Свою чашку кофе она вынесла на двор, прихватив еще одну целую плитку шоколада. Когда вошел Кай Рогер, она сидела на табуретке в мойке.

— Ага. Начались перемещения войск?

— Он хочет, чтобы я вступила в наследство. Прямо сейчас.

— И я тебе про то же говорил. Ты следующая.

— Но почему прямо сейчас?

— Спесь с него, видимо, сошла. Он до смерти боится остаться здесь один. Ну, и устал. Или бумажная работа стала невыносима, — сказал Кай Рогер.

— Он же так любит своих свиней…

— Для того чтобы хутор жил нормальной жизнью, просто любить свиней недостаточно. К тому же, он их уже давно не видел. А ты что сказала?

— Чтобы он даже не думал.

— Сказала, что не хочешь?

— Я не знаю! Не знаю я…

Она заплакала, проклиная себя за это. Он тут же подошел, сел на корточки и обнял ее.

— Пусть пройдет пара дней, — сказал он.

— Пара дней? Чем это поможет? — сказала она и опустила голову ему на плечо, было так хорошо к кому-то прислониться, почувствовать чьи-то руки, она заплакала еще сильнее, он только молча обнимал ее.

Сквозь плач она слышала шум свиней за дверями, нетерпеливое хрюканье, почувствовала, что несмотря ни на что ждет встречи с ними. Сдюжит ли она, справится ли со свиньями, научится ли проводить осеменение и опорос, лечить поросят, а эти черные зубы, которые надо удалять, а если свиноматки бесятся, берут поросят и?.. Неужели она все-таки крестьянка? Это у нее в крови? Мать тоже была хуторской.