|
Телевизор не работал, она коротко взглянула на горшки с цветами на подоконниках, купленные Эрлендом, без сомнения через пару недель они умрут. Либо от засухи, либо от чрезмерного полива. Еще можно было не сомневаться, что в следующий раз он побреется очень нескоро. И трусы переодевать не будет. «Они тут остаются одни, — подумала она, — а я просто беру и уезжаю». Но потом она подумала, что Эрленд тоже уезжает, а он им куда ближе, если вообще можно говорить о какой-то близости. Эрленд — младший брат, а она — дочь, кого совесть должна мучить сильнее? Зато Маргидо жил на другой стороне горы, так что это ему надо следить за родственниками на хуторе Несхов. Ему придется, он же им брат. Вопрос в том, как он будет им помогать, и допустит ли это Тур. Маргидо ведь не был на хуторе семь лет.
— Уезжаете? — спросил дедушка. Челюсть брякнула. — Да. Она наклонилась и прижалась к нему щекой. Воняло. От него пахло старым человеком, старой одеждой и старым домом, а изо рта пахло тортом и кофе. Она обнимала его впервые, он едва успел приподнять руку. — Пока, — прошептала она. Что ей еще сказать, ей нечего ему обещать. — Всего тебе хорошего. — Я хочу в дом престарелых, — прошептал он. — Что? Она выпрямилась. — Я хочу в дом престарелых. Кто-то должен этим заняться. Не знаю, что на это скажет Тур, но я хочу. — Поговори с Маргидо, — сказала она. «И почему только он дождался самого последнего момента со своим заявлением, — подумала она. — Я уже не могу ничего поделать». — Позвони Маргидо и скажи ему, — попросил он. Она заглянула в морщинистое лицо, в глаза за стеклами очков и вдруг разглядела всю его жизнь и захотела плакать, выплакать всю тоску по потерянной жизни этого человека. Она кивнула и, не отпуская его взгляда, сдержала слезы. — Я поговорю с Маргидо, — прошептала она. — Завтра ему позвоню. Она погладила его по щеке, дотронулась до щетины и увидела, как его взгляд тускнеет, потом повернулась и вышла через пустую кухню, где трещала печка, полная пылающих дров, на двор. Там стоял Эрленд, сунув голову в машину, а Крюмме протягивал руку Туру, чтобы попрощаться. — Спасибо, Тур. Все было… замечательно, — сказал Крюмме. Маленькому толстому датчанину приходилось запрокидывать голову, чтобы посмотреть крестьянину с Несхова в лицо. Датчанин, чье появление на хуторе за пару дней до Рождества совсем не обрадовало хозяина. Тур улегся спать оскорбленный, когда заметил руку Эрленда на коленке Крюмме под кухонным столом. — Приезжайте еще, — сказал отец и отвернулся. — Может, летом. Тут летом хорошо. — Может быть, приедем, — ответил Крюмме и горячо закивал, понимая, чего стоили Туру эти слова. — Где бы еще раздобыть картонный тубус?! — выкрикнул из машины Эрленд. — Он же помнется! — Кто помнется? — спросила она. — Плакат! Я его забрал! Только сейчас решил его забрать. — Плакат с Аладдином Сэйном из твоей детской? Он же совсем пожелтел, — возразила она. — Вот и я говорю, — согласился Крюмме. — А я хочу его забрать! Вдруг решил. Но ведь он совсем… — Поехали! — скомандовал Крюмме. — Ты вперед сядешь, Турюнн? — Турюнн поведет! — сказал Эрленд. — Поведу? — удивилась она. — Ну да! Господи, да это просто чудо, что Крюмме добрался сюда из самого аэропорта. Рождественское чудо! Он не умеет водить, тем более по гололеду. |
