— О, мой возлюбленный! — прошептала она дрожащим голосом — я не могу любить вас больше и сильнее, чем оно есть: я дрожу от волнения при звуке вашего голоса; душа моя сливается с вашей душой и я перестаю быть сама собою, когда вижу и слышу вас. О, как мы будем счастливы, когда Господь благословит наш союз!

— Увы! это счастливое время еще очень далеко! — сказал со вздохом дон Рафаэль.

— А, может быть, и нет! Возлюбленный мой, не знаю почему, но мне кажется, что брату вашему известно про нашу любовь.

— Боже мой!

— Не беспокойтесь, я верю в Лопа, все его поведение по отношению ко мне, доказывает, что я не ошибаюсь. Что-то говорит мне, что он великодушно пожертвовал своей любовью ради нашего счастья!

— Неужели это возможно?

— Да, я внутренне убеждена в этом; не знаю почему, но мне кажется, что он невидимо присутствовал при том нашем разговоре, который вы верно помните, Рафаэль?

— Помню ли я? О, Ассунта! — воскликнул молодой человек.

— Так вот с самого того дня обращение Лопа со мной совершенно изменилось и он стал относиться ко мне, как к старшей сестре, а не как к кузине, за которой не прочь бы поухаживать.

— Вы так думаете?

— Мы женщины, — лукаво улыбаясь, сказала она, — редко ошибаемся в такого рода вещах; мы с первого же взгляда, с первого слова умеем отличить, где любовь и где дружба!

— Прекрасно, но как же быть, как мы можем вполне удостовериться в этом? Вы знаете, как я люблю моего брата! Я ни за что на свете не соглашусь причинить ему даже малейшего огорчения, а не только такое горе, какое он должен будет испытать в том случае, если он не отказался окончательно от мысли жениться на вас!

— Я прекрасно знаю все это, возлюбленный мой Рафаэль; но ничего более не могу теперь сделать. Теперь это ваше дело; мои отношения с ним не те, чтобы я могла вызвать его на объяснение, тем более, что своим до крайности сдержанным, почти церемонно вежливым отношением ко мне он делает всякое объяснение подобного рода совершенно невозможным!

— Да, это весьма затруднительно! — вымолвил дон Рафаэль, задумчиво качая головой:

— Правда, но только этой ценою мы можем купить свое счастье!

— Да, и я попытаюсь, если уж это так необходимо, но признаюсь сердце мое разрывается при мысли, что я должен буду причинить брату такое горе!

— Быть может, и не столь большое, как вы предполагаете! — сказала она улыбаясь.

— Но разве можно видя вас ежечасно, не любить вас? — влюблено прошептал дон Рафаэль.

— Льстец! — улыбаясь вымолвила она, — Лоп меня любил, — я это знаю, — он любил меня страстно, горячо, — все это правда, но теперь он не любит меня, как прежде!

— Нет, это невозможно! — воскликнул дон Рафаэль.

— Дорогой возлюбленный мой, знайте, что любовь живет и питается главным образом надеждой.

— Да, это правда!

— Отними надежду, — и любовь умрет!

— О, нет! — сказал он, отрицательно покачав головой.

— Нет, это так! Это закон природы: надо или жить, или умереть. И ваш брат уже не полюбит меня той страстной любовью, какой любил раньше. Страсть его ко мне, которая была скорее мечтой, чем действительностью, ослабленная постоянной привычкой видеть друг друга, мало-помалу, перешла в дружбу под разумным давлением его рассудка. У него хватило силы воли, хватило мужества взвесить на одних весах свою страсть или любовь ко мне, и свое братское чувство к вам, Рафаэль, и это последнее одержало верх.