Мысль о «многоцарствии» (поликойрании, ср. Il. II, 204), по-видимому, случайно возникшая в этом месте для всей Одиссеи — явление отнюдь не случайное, а, напротив, тесно связанное с ее сюжетом и системой образов. Не так уж трудно догадаться, кого конкретно имеет в виду Телемах, говоря о «молодых и старых царях ахейцев». Прежде всего это, конечно, — сами женихи и их родители. Правда, как это уже отмечалось, Кое-где они еще признают себя подданными Одиссея. Однако в XVIII песни (с. 64) Телемах прямо называет «царями» предводителей женихов Антиноя и Евримаха (см. также XXIV, 179). Говоря о могуществе и всевластии женихов на Итаке и соседних с нею островах, поэт несколько раз употребляет глаголы κρατέουσι, κοφανέουσι, κραίνουσι (I, 247; XV, 510; XVI, 124; XXI, 346), которые, как правило, ассоциируются у Гоме| ра с царской властью. Да и на практике женихи ведут себя, как властьимущие и подлинные хозяева острова. Именно к ним обращается Телемах с просьбой дать ему корабль для розысков отца (II, 212 слл.; ср. 306 слл.). Они пользуются правом производить поборы среди народа опять-таки, как настоящие цари (XXII, 55 слл.). Известная сцена разгона женихами народного собрания во II песни невольно вызывает в памяти слова приложения к «Ликурговой Ретре»: «Если народ постановит неверно, старейшинам и царям распустить» (Plut. Lyc. VI). Чисто формальный момент во всех этих случаях едва ли всерьез интересует поэта. Во всяком случае, он нигде не говорит, что женихи присвоили себе не принадлежащую им по закону власть. Ясно, что в его представлении они ведут себя так, как подобает вести себя дурным царям, притеснителями народа, но все-таки именно царям.

Еще раз вопрос о судьбе царской «почести» Одиссея возникает в «Некии». Его задает сам герой, обращаясь к тени своей матери Антиклеи, которую он узнал среди сонма мертвых (XI, 174 слл.). На вопрос Одиссея — «Скажи мне об отце и о сыне, которого я оставил, все ли у них еще моя почесть или кто-нибудь другой из мужей уже владеет ею; обо мне же говорят, что я не вернусь более?» — Антиклея отвечает: «Никто еще не завладел твоею прекрасной почестью, но Телемах спокойно владеет теменом и участвует в равных пирах, которые пристало устраивать мужу-судье (ά'ς έπέοικε δικασπόλον άνδρ` αλεγυνειν), ведь все его приглашают». Мысль, заключенная в этих строках, как будто ясна: в отсутствие Одиссея его «почесть» может быть закреплена за его родственниками, но может быть передана и другому лицу, имеющему на это право, очевидно, кому-то из итакийской знати. Право решения этого вопроса принадлежит, по всей вероятности, народу или совету «старцев». Сама «почесть» складывается из двух элементов: темена и права участия в обедах судей, причем одно здесь вытекает из другого: Телемах потому и участвует в обедах судей, что у него есть темен, за счет доходов которого он может покрыть все издержки по устройству пиршества. Из всего этого с очевидностью следует, что Телемах и сам входит в состав коллегии итакийских δικασπόλοι, занимая в ней то место, которое прежде принадлежало его отцу. В свою очередь это означает, что Одиссей в глазах поэта в данном случае, как, вероятно, и во многих других, вовсе не является единоличным и полновластным правителем Итаки, а всего лишь одним из многих царей-судей, управляющих островом (термин δικασπόλος здесь, как и в цитированном выше месте из I песни «Илиады» — 237 слл., — несомненно, синонимичен термину βασιλεύς).