И все равно Свистун и Хуливуд были славной парочкой: столица разврата зарабатывала, чем придется, а ее возлюбленный – чем попало.

В хороший денек вроде нынешнего их обоих по-прежнему можно было принять за создания в самом цвету, их мечты и надежды позванивали у них в мозгу золотыми и серебряными монетами.

Боско подошел к столику, за которым сидел Свистун, подлить ему кофе. В одной руке у него был кофейник, под мышкой обрубка другой – книга Генри Дэвида Торо "Уолден, или Жизнь в лесу". Подметив кое-что в глазах у Свистуна, бармен подсел за столик в нише у окна и улыбнулся столь же скорбно, как сам частный сыщик.

– Ты мне расскажешь свой сон, а я тебе свой, – предложил Боско.

– Как ты догадался?

Свистун поглядел на Боско без особого удивления, потому что все и без того знали, что бармен общается с духами и знает многое из того, чего не знают обыкновенные люди.

– О чем догадался?

– О том, что мне приснился сон.

– Всегда можно поставить шесть против одного на то, что человеку что-то приснилось. Сны снятся всем.

– Но многие ли из нас запоминают свои сны?

– А это уж другое дело.

– Мне снилась девушка, которую я когда-то знал. Ее звали Фэй. А было это в середине семидесятых.

– Не говори мне о семидесятых. Как раз в семидесятые я потерял руку в перестрелке – и мне с тех пор все время чего-то недостает.

Свистун пропустил мимо ушей эту мрачную шутку.

– Во сне мне было тридцать лет и я сидел здесь, дожидаясь, пока из-за угла не выйдет моя красавица. И пока я следил за нею, она остановилась и ступила на отпечатки на тротуаре, оставленные Мирной Лой.

– А как ты понял, что именно Мирной Лой?

– Это был сон, а во сне всегда понимаешь что-то такое, чего не понять наяву.

Боско кивнул, соглашаясь с выдвинутым тезисом.

– Я перебежал через дорогу и приобнял ее сзади, – продолжил Свистун. – А когда она обернулась, я понял, что она не узнает меня. Я хотел поцеловать ее, но она увернулась и сказала, что не целуется с незнакомыми мужчинами. Я почувствовал, как слезы навернулись мне на глаза, а она прикоснулась к моей щеке и сказала: "Эй, почему ты плачешь?" И тут я проснулся, и на меня нашла тоска, и она не оставляет меня до сих пор. Все утро. Ну, знаешь, как это бывает. На самом деле ничего страшного. Этакая сладкая печаль – и я понимаю, что просто так она не пройдет.

– А ведь это в двенадцати кварталах отсюда по бульвару, – заметил Боско. – А "У Милорда" в семидесятые просто не было.

– Что-то на этом месте все равно было. Мы живем среди теней. И, кроме того, снам нет дела до таких нестыковок.

– Только не надо тебе погружаться в мир снов или, допустим, кинофильмов, – сказал Боско. -Кровь от этого портится, а мозги превращаются в спагетти. Сны, кинокартины и посулы амбициозных красоток нельзя воспринимать серьезно.

– А тебе когда-нибудь снились счастливые сны?

– Ясное дело. Снилось, что сижу в этой нише, одной рукой обнимаю рыжеволосую красавицу, а другой себе подсобляю.

– И что ты почувствовал, когда проснулся?

– Почувствовал, что у меня всего одна рука, да и в той – кофейник.

Айзек Канаан вошел в зал и тут же обнаружил Боско за столиком у Свистуна. И кофейник – на столике. По дороге он прихватил со стойки пустую чашку и, усевшись, налил себе кофе.

– Едва теплый, – сказал Боско.

– Так пойди принеси мне горячего. Произнеся это, Канаан наполнил чашку доверху и сделал глоток.

– Серная кислота, – констатировал он.